Лузин и Абдурахман насилу протиснулись к зеленому, свежевыкрашенному тепляку буровой.
Епихина Лузин никогда прежде не видел, но, тем не менее, сразу же определил, кто из стоявших у черного дизеля людей – заместитель министра. Конечно же вон тот важный и тучный дядя в светлом костюме и галстуке, на голове – соломенная шляпа. Он стоял чуть впереди остальных; Синельников, главный геолог экспедиции Рустамов и старший геофизик Шелкопляс пожирали его глазами.
Пояснения давал завбур участка Ниязов.
«Слава богу, избавил меня от роли гида», – успокоил себя Лузин. Он не любил пышных церемоний, всю эту показуху с кумачовыми транспарантами, новенькими стеклами в окошках и тщательно вымытыми полами в буровой. Оттого и чувствовал досаду. – … Забой сейчас на глубине одна тысяча триста сорок два метра. Бурим трехшарошечными долотами и ликаромными коронками. Породы крепкие: известняки шестой категории. За прошлый месяц навинтили пятьсот семьдесят восемь метров. Взяли соцобязательство пройти в следующем месяце на десять метров больше…
Лузин напоролся на дремуче-недовольный взгляд Синельникова. Начальник экспедиции осудительно покачал годовой. Когда Ниязов кончил, Синельников подошел к Епихину и что-то сказал на ухо. Заместитель министра медленно повернулся к Глебу.
– Товарищ Лузин? Глеб Иванович?!
– Он самый. – Нам нужно поговорить… – Епихин поискал глазами кого-то в толпе.
– Елена Аркадьевна? – К нему подкатилась светловолосая кубышка с кожаной папкой.
«Секретарша, наверно», – шевельнулось в голове Лузина.
– Я Вас слушаю, Всеволод Викторович.
– Когда у нас «окно»?
– С 15.30 до 16.15.
– Вот и оставьте это время на беседу с товарищем Лузиным. В конторе экспедиции.
– Понятно. – Секретарша стрельнула на Глеба голубенькими глазками-шариками и сделала пометку в блокноте. – Пожалуйста, не опаздывайте. Ровно в 15.30.
Лузин молча кивнул. От удивления у него на лбу взбугрилась бронзовая кожа. Он смотрел на Епихина, силясь отгадать, о чем именно будет разговор, но тот отвернулся и пошел дальне, к зумпфу – большой квадратной яме, где хранили глинистый раствор.
Лузин вытащил замусоленную пачку «Беломора», сунул в рот папиросину. Тихонечко ругнувшись, спрятал обратно в пачку. Запрещено. Для чего, собственно, понадобился он Епихину? Не будет же, черт возьми, заместитель министра заниматься выбиванием керновых ящиков. Тут, пожалуй, дело посерьезнее. Задача…
От группы, которая сопровождала Епихина, отделился человек в черных очках.
– Здравствуй, Глеб!
Что-то знакомое было в этом крупном, с черной ниткой изящных усиков лице, в этом глуховатом голосе…
– Дусов? Генка?! Ты?!!
– Я… – Человек снял очки и сверкнул золотыми зубами.
Они крепко тиснули друг другу потные кисти рук. Лузин со смешанным чувством радости и грусти глядел на Дусова. Изменился Генка. Растолстел, как мулла, да и глаза стали другими – потемнели, что ли. Сколько же они не виделись? С 1943 года. Осенью будет ровно десять лет… Да, десять лет. Как давно это было, как давно! Меюмская площадь…
– В гости, значит, к нам?
– Ага… Езжу, вот, с Всеволодом Викторовичем по Средней Азии, перенимаю все передовое. У вас тут скоро красавец город будет. Проблема пресной «аш-два-о» решена.
– О-о! Это любопытно… Здорово просто! Вода тут важнее, чем нефть. «Где вода, там и жизнь», – говорят аксакалы.