. Когда, наконец, покорение обширных просторов Евразийской степи стало возможным, московиты взялись за этот проект как за нечто вроде крестового похода. С другой стороны, Брайен Боук, следуя за своим наставником Кинаном, видит рост и поддержание Российской империи как нечто скорее прагматичное. Его труд, посвященный донским казакам, показывает, сколько раз Москва отступала на своих южных рубежах и, что еще более существенно, сколько раз она шла на уступки неправославным игрокам. С точки зрения Бёка, Россия – империя, не унифицирующая и не построенная на русской православной культуре, а империя «персональных договоренностей»92. Таким образом, в вопросе, прагматичной или идеологической была империя, существуют две школы, в рамках которых противоположные позиции занимают Майкл Ходарковский и Брайен Бёк.

Мэтью Романьелло в своей книге «Неуловимая империя: Казань и создание Российской империи, 1552–1671 годы»93 успешно продвинулся в направлении синтеза этих двух взглядов. В некоторых вопросах Романьелло почти возвращается к взглядам Кинана, говоря о центре, в котором политика и религия занимали разные сферы (ах, как же это не соответствует постмодернизму), но у него более сложная картина. Романьелло утверждает, что в своей риторике, а также в своей центральной части империя была идеологически громогласной и православной, а на практике, а также на окраинах – более прагматичной и готовой идти на уступки. Он утверждает, что центр считал окраинное православное общество находящимся под своей юрисдикцией и был готов наводить там порядок, но вместе с тем не был готов «растрачивать» и без того скудную лояльность (или отсутствие восстаний) на окраинах, навязывая православие (то есть проявлял прагматизм). Романьелло показывает, что даже православная церковь отнюдь не была безжалостной машиной по обращению иноверцев. В интересах экономического благополучия монастыри Казанского края даже защищали неправославных крестьян от государственного принуждения, за что, возможно, были вознаграждены во время бурного восстания Стеньки Разина в 1670–1671 годах. Упор Романьелло и Боука на прагматизм выводит изучение России на одну линию с другими недавними исследованиями, посвященными империям раннего Нового времени и выдвигающими на передний план то, как империи руководили политикой различия94.

Яркий пример того, как приверженность к православию смешивается с прагматизмом, – директива воеводам Верхотурья и Тобольска, отправленная из Москвы летом 1700 года. Письмо излагает противопожарные меры и инструкции по восстановлению после пожаров. Документ советует воеводам пользоваться пожарами, чтобы восстанавливать сгоревшие мечети подальше от православных церквей. В этих делах инструкции предписывают воеводам руководствоваться своим суждением и «учинить не вдруг, а смотря по тамочному состоянию и доброму случаю, а чтоб русским людям и иноземцам, когда не в тягость»95. Настоящая книга добавляет еще один слой к пониманию ислама в Российской империи, изучая мусульманских купцов в Сибири, и демонстрирует прагматизм, которого придерживалось православное русское правительство в Сибири.

Знакомство с управлением в центре и на периферии делает очевидным одновременность государственного и имперского строительства в России. Сибирь была окраиной и оставалась таковой еще долгое время после установления русской власти. Писцы, купцы, солдаты и чиновники писали и говорили о Сибири как о территории, отличающейся от Московии (Московского государства); это были различные регионы, между которыми перемещались люди. Создание Сибирского приказа, когда его наконец в 1637 году отделили от Казанского приказа, сделало Сибирь отдельной административной единицей