Выслушав князя Голицына, вся компания оживилась и заговорила разом. По знаку царя рынды[5] налили каждому из застольцев по полной чаше крепкой медовухи. Послышались дружные здравицы: «За Александра Македонского!», «За славян!». Больше других выпивший крепкого мёда Никон громко крикнул: «Ура!» А царь произнёс: «Стоя, стоя за Александра – Великого славянина». Все встали, дружно чокнулись чашами с медовухой, и пир продолжился.

Князю Голицыну было лестно, что его речь о греках и Александре Македонском возымела такое воодушевляющее действие на сотрапезников. Как всегда бывает в застолье, ему захотелось подлить масла в огонь, и он снова попросил у царя разрешения слово молвить. От царя да и с других углов стола послышалось: «Говори, говори, говори, князюшко, руби правду-матку до конца». И князь рубанул!

– А кто прибил свой военный щит на ворота Царьграда в 6415 году от Сотворения мира? Вещий Олег прибил! А ведь это в те времена означало не только победу над этим городом и получение с него дани. Это означало, что с того самого дня, как он прибил на городские ворота свой щит, город получает от победителя покровительство и защиту.

Хотя и откуп тогда русичи получили знатный. А что в это время делали греки, какая защита была от них Царьграду? – И сам себе ответствовал князь: – А ничего они не делали, не было их у ворот константинопольских.

Ещё, может быть, успел бы что-нито промолвить Василий Васильевич, но подвыпивший Никон крикнул, как в лужу пёрнул:

– Москва – Третий Рим! Ура! Ура! Ура!

Тут кони, что называется, понесли. В общем, пост постом, а выпили тогда друзьяки изрядно. И кто бы мог подумать в то далёкое время, что слова «Москва – Третий Рим», сказанные во хмелю, возымеют для московского православия такое огромное значение.

Спустя малое время наступил 1652 год от Рождества Христова. (В окружении царя стало не редкостью считать года по-новомодному, а не как ранее, от Сотворения мира.) В этот год случилось знаменательное событие – умер Патриарх Московский и всея Руси Иосиф, и его место занял Никон. С этого момента и закрутилась церковная реформа. Хотя патриарх Иосиф тоже толковал о новом церковном порядке.

Нельзя сказать, что церковный раскол начался в одночасье, и нельзя говорить, что кто-то хотел устроить церковную распрю. Нет, как исстари повелось на Руси, «хотели как лучше, а получилось как всегда».

Нужно сказать, что патриарх Никон в памяти русского народа остался навсегда лицом отрицательным. Церковные реформы, начатые им в православной России, были непопулярны и вредны. Патриарх Никон, в миру Никита Минин, родился в крестьянской семье. В двенадцать лет он покинул отчий дом и поступил в монастырь простым чернецом. В 1625-м Никита женился, но семейная жизнь у молодой пары не задалась. Все трое детей, которые у них родились, умерли в младенческом возрасте. Это было воспринято как Божья кара. Жена его приняла постриг, а сам Никон отправился на Соловки, где был пострижен в 1636-м. Приехав в 1646 году в Москву за сбором милостыни для монастыря, в котором он был игуменом, Никон познакомился с царём Алексеем Михайловичем. Они подружились, и молодой царь назначил его архимандритом Новоспасского монастыря в Москве. (В этом монастыре, между прочим, была усыпальница Романовых.) В 1649 году Никон был избран митрополитом Новгородским.

После пирушки, когда сотрапезники уже в третий раз выслушали друг от друга заверения в вечной любви и дружбе, они наконец-то распрощались и пошли каждый восвояси. Захар Иванович пил меньше других: он знал, что назавтра царь будет спрашивать его со всяческими подробностями о сегодняшней трапезе, а может быть, даже потребует и записать, кто и что говорил на пиру. За простоватой внешностью царя скрывался изворотливый разум.