– То-то, лошадки, теперь вас гнус не съест, да и меня заодно с вами.

В этот момент из-за горизонта выглянул золотой диск солнышка, с его появлением преобразилось сразу всё вокруг. Засвистели птички на разные голоса, стрекозы там и сям начали трепыхать своими лёгкими крылышками, а над цветами зажужжали пчёлы. Лягушки заквакали где-то в болотине, а на вершине берёзы без умолку затрещала сорока. Лес наполнился жизнью. Николай наблюдал всё это великолепное пробуждение природы и, не удержав восторга, произнёс: «Спасибо тебе, Господи, за то, что ты нам даёшь» – и с сердцем перекрестился троекратно. Постепенно и табор начал оживать, обитатели зимовья начали выходить на вольный лесной воздух, позёвывая и потягиваясь. За молодёжью вышел и уставщик, он молвил:

– Давайте, робяты, соби́рывайтесь скоренько, пейте чай, и на молитву Божию пойдём, заутрак подождёт. Умылись, и на молитву.

Сегодня кашеварил Степан. Он варил кулеш из крупы с салом на таганке и истово крестился, когда из-за двери зимовья доносились звуки псалмов. Когда солнце уж на добрую четверть поднялось над горизонтом, молебен у ватаги закончился. Ребята выходили на утоптанную таборную площадку с умиротворением на лице. От табуна подошёл Николай, они перекинулись с Аверьяном несколькими ничего не значащими фразами и сели к самодельному столу трапезничать. Через малое время, когда молодёжь уже швыр-кала горячий чай из разномастных деревянных чашек, атаман сказал:

– Кто позаутракал, становись в ряд, будем справу вашу проверять, что подновить нужно, что подлатать. В опчем, всё нужно до обеда привесть в полное соответствие с нуждами дорожного хода. Особливо конскую упряжь досматривать буду. Потом обедаем и после обеда вперёд с Божьей помощью двинемся. Неча мешкаться, а то того и гляди лазутчики царёвы нагрянут – узнаем тогда, почём фунт лиха.

Часа три ушло на проверку амуниции: Аверьян, как человек бывалый, вникал во всякую мелочь.

Когда солнце уже было в зените, сели за трапезу, помолясь, а после того как почаёвничали, Николай сказал:

– Седлай коней, мужики, и с Богом – в дорогу дальнюю!

В это время к Николаю подошли два ватажника, Минька Левша да Никишка Смурый. Они стояли и прятали глаза, потом Минька с трудом проговорил:

– Не взыщи, атаман, мы дале не пойдём с вами. Невеста у меня на Москве осталась, чижолая она, грех я с девки должон снять. А у Никиты отец захворал дюже, надоть ему хозяйскую обузу на себя взясти.

– Хорошо хоть сразу сказались, а то ворочайся потом с полпутя, но, как говорится, вольному воля, – молвил атаман.

– Мы коней-то оставим ватаге, да и справу всю, ить мы дома будем.

Аверьян в сторонке слушал ребят, послушал и отошёл молча. Народ проводил сотоварищей с сожалением, но зависти не было. Осталось в ватаге двенадцать человек парней да уставщик тринадцатый. После некоторой заминки из-за ухода товарищей маленький отряд двинулся в путь и в неизвестность. Что-то там будет у этих людей впереди?

Легко сказать – в дорогу, но где она, эта дорога? Дорога на восток была, но она была водной – люди шли бечевой по реке, а в нужном месте производили волок. То есть своё судно нужно было переволочь с одной реки на другую, а там опять лямку на плечо – и тяни бечеву, пока силы есть. А где кончались силы, на том месте и таборовались. Да и есть ли оно вообще, сухопутье? Николай с Аверьяном отъехали в сторону от своего отряда: нужно было определиться, куда двигаться дальше. После недолгих переговоров решили: коли сухопутных дорог всё одно нет, нужно замечать и хорошенько запоминать, в каком месте встаёт солнышко на восходе. Посолонь и пойдём, это и будет наша мета – солнце встаёт на востоке, ну и нам туда. А опосля, может, и дорога найдётся.