– А теперь, Гаврюха, ополоснись, и ты чист, как ангел. – Федот Федотович опрокинул бадейку на Акимова, потом наполнил ее снова и вылил опять же на него.

– Да я сам, сам, Федот Федотыч! – отбивался Акимов.

Они вернулись в избу и принялись чаевничать. Федот Федотович угощал Акимова неслыханными яствами: брусникой со шмелиным медом.

– А где ты, Федот Федотыч, шмелиный мед взял? – расспрашивал Акимов. Он никогда в жизни не пробовал такого ароматного меда.

– А тут неподалеку от озера гарь есть. Видать, от молнии лес загорелся. Теперь эта гарь вся в медоносных цветах. Летом там от шмелей гул стоит. Две семьи взял я в земле да и пересадил в осиновые колоды с дуплами. Прижились! На зиму завалил их мохом, чтоб теплее было.

– Чудеса! Ну чудеса! – удивился Акимов.

– А вот спробуй-ка, Гаврюха, этого мясца! Как по-твоему, чье это мясо? – Федот Федотович придвинул к Акимову дощечку с ломтиками темно-красного вяленого мяса.

Акимов жевал, посматривая на старика, сидевшего напротив с загадочным видом.

– Чье мясо? Гм… Говяжье! Нет, подожди. Пожалуй, свинина… А может, это мясо сохатого…

– Медвежатина это, паря! Вначале я ее в котле сварил, на солнышке вялил, а потом на сковородке на свином сале чуток поджарил.

– Ни за что не скажешь! Ел я как-то на Кети медвежатину. Псиной воняет.

– Вываривать ее надо лучше. Худой запах из нее отходит.

– А часто, Федот Федотыч, медведи попадались?

– Не часто хоть, а случалось бивать их.

– А сколько всего подвалил?

– Да, пожалуй, десятка два. А может быть, и поболе.

– В берлогах?

– И в берлогах и на лабазах подкарауливал.

– В одиночку?

– Бивал и в одиночку. Случалось охотиться и со связчиками. Всяко бывало. В Парабели живет у нас фельдшер Федор Терентьевич Горбяков. С ним не раз хаживал. Не приходилось тебе знавать его?

– Горбяков? Нет, такого не знаю.

«Не то хитрит Гаврюха, не то в самом деле Федю не знает. А ведь он твой главный спаситель. Если б не Федя, не видать бы тебе, мил человек, свободы как своих ушей», – думал Федот Федотович, посматривая на Акимова изучающим взглядом.

– Вчера еще хотел спросить тебя, Федот Федотыч: почему ты меня Гаврюхой прозвал? Тебе что, велел кто-нибудь? – отхлебывая из кружки горячий чай, спросил Акимов.

– Сам это я прозвал тебя. А почему? Ты только не сердись. Есть у меня в Парабели связчик один. Гаврюхой звать. Парень ничего, беззлобный, только тут у него не все дома. – Федот Федотович постучал пальцами по собственному лбу. – Ну, по жалости иной раз беру я его на промысел. Он так-то старательный… Что скажешь, все исполнит… Вот я и подумал: начну тебя иначе звать – людишкам в непривычку. Еще кто, не приведи господь, на заметку возьмет, любопытствовать станет. А тут Гаврюха и Гаврюха. Все знают, что я с Гаврюхой вроде дружбу вожу…

– А где же он, Гаврюха, теперь?

– Епифашка Криворукий нанял его амбары с рыбой караулить. До весны за рекой будет жить. Да ведь не каждому это известно.

«С Гаврюхой ты, отец, хорошо придумал. Не знаю уж, учил ли кто-нибудь тебя правилам конспирации или нет, а только все это разумно», – подумал Акимов.

– На самом деле, Федот Федотыч, меня Иваном зовут. А все же лучше, если ты и дальше меня Гаврюхой называть станешь, – сказал Акимов, снова испытывая какое-то особенно глубокое доверие к старику. – А та девушка, которая меня научила в избушке скрыться, она тебе известна? – Акимов долго не решался спросить об этом.

– Поля-то? – усмехнулся старик.

– Ее зовут Полей?

– Моя внучка. Разъединственная на всем белом свете.

– Вон оно как! Спасибо ей, что не выдала меня стражникам.

– Такой подлости не обучена, – с твердостью в голосе сказал Федот Федотович, и мимолетная улыбка смягчила суровое выражение его глаз.