Никакой конкретной инфекции у Дарины не нашли, однако курс антибиотиков успели проколоть. Домой мы уехали через десять дней, под мою личную ответственность.

Третья история случилась летом следующего года, когда мы гостили у моих родителей. Во дворе важно выхаживали куры, и полуторагодовалая Дарина тоже вышла погулять. Стоя на крыльце и щурясь от утреннего ласкового солнышка, я с улыбкой наблюдала, как дочка изумленно разглядывала какую-то мошку на сорванном листочке клевера. Вдруг в мой желудок будто вывалили ведерко льда: к малышке бочком-бочком по двору двигался наш петух. Он, как говорится, был клевачий. Я не люблю и до сих пор внутри души боюсь петухов именно за это их отвратительное качество – стремление напасть и больно клюнуть. Ужасная картина мгновенно пронеслась в моем воображении. Я представила, как петух, подпрыгивая, подлетает к моей девочке, Дарина удивленно поднимает свою пушистую от кудрей головку и он попадает ей клювом прямо в глаз.

В следующую секунду я, как дикая кошка, уже летела через двор наперерез пернатому забияке. Где-то в параллельной реальности я еще успевала помнить, что своим поведением не должна напугать ребенка. Откуда только взялись смелость и хладнокровие! Со словами: «А ну, пошел прочь!» – я пнула петуха, нежно подняла малышку на руки и совершенно другим, ласковым голосом проворковала: «Пойдем-ка, молочко с печенюшкой попьем, зайчонок!»

Вот говорят, какое счастье, что есть люди, готовые умереть за тебя!

И каждая мать в своей жизни хоть раз, хоть один маленький разочек осознавала, что пойдет на это ради своих детей. А что делать, когда понимаешь, что ты можешь не успеть защитить своего ребенка?

Той же осенью, когда Дарине не было еще и двух лет, мы стояли с ней на остановке в ожидании автобуса, чтобы поехать к свекрови. Час был послеобеденный, улица пустынна. Вот к остановке подошли двое: мужчина и женщина средних лет. Стоят, смотрят то на нас с дочкой, то в сторону, откуда автобус должен прийти, и переговариваются так тихо, что даже на безлюдной улице не слышно, о чем они шепчутся.

Вдруг медленно подходят к нам и предлагают мне… продать им ребенка. Ни много ни мало, вот так. Они начинают мягко увещевать меня, мол, я молода, еще нарожаю себе детей, сколько захочу, а они не могут уже и предлагают мне деньги в обмен на Дарину. Дескать, видим по одежде – достатком вас жизнь не балует. Зачем отказываться?

Я внешне спокойно их слушаю, не спорю. Лишь дочкину ручку крепче сжимаю да соображаю лихорадочно: людей вокруг нет, кричать стану – никто не поможет. Поведу себя не так – просто отберут мою малышку, и я никак помешать не смогу. И Дарина испугается.

Улыбаюсь, разговариваю учтиво, но твердо. Благодарю за предложение, сочувствую, что детей нет (и впрямь нет или схема такая?), но придется им поискать ту, которая и вправду в их предложении увидит выход для себя. А у нас семья большая и крепкая. Вот, к свекрам еду, и муж туда же с работы уже мчится. Так что помочь ничем не могу таким приятным и открытым людям. «Вы очень красивая пара, – добавляю я. – Пусть у нас всех все будет хорошо в жизни!» Сердце от страха билось в горле, поэтому даже не помню, как мы раскланялись, но Бог спас.

Умерла Володина бабушка, и мы вместе с маленькой Дариной переехали в ее небольшую квартирку на продуваемый всеми ветрами ВИЗ – жилой район около Верх-Исетского завода.

Володя работал, мы с дочкой занимались домашними делами. Я не знала, куда себя деть. Однажды, спасаясь от скуки, за день переклеила все обои в гостиной, поменяла занавески и покрывала, параллельно нянча грудного ребенка. Муж пришел – удивился, а я затосковала. Полученная мною профессия инженера-металлурга не обнадеживала: заводы стояли, да и что я понимала в металлургических печах – знала о них только в теории… Страстно хотелось выучиться специальности, не связанной с промышленностью.