Артур. Да, да, Ксена. Отличная аптека, не беспокойся. Там продают очищенный кокаин немецкой фирмы «Марк», уже расфасованный по дозам. Морфий тоже продается в ампулах, а еще героин – патентованное средство для ращения и укрепления волос.

Гашек. Сушенных жаб и прочие средневековые снадобья там тоже можно прикупить.

Артур (обнимает за плечи трясущуюся жену). Мы пошли к «Адаму» за артистическим вдохновением. Ты с нами?

Гашек. Нет, мне за пивом.

Артур. Не забудь, ты обещал нам пьесу!

(Артур уводит еле держащуюся на ногах Ксену.)

Гашек. Вот и делай революцию с такими людьми. В самый разгар сражения им потребуется порошок для вдохновения. Однако пива мне здесь не нальют. Надо найти заведение попроще – из тех, где собираются уличные девки и прочие приличные люди, которых не пускают в «Златой гус» или в «Репрезентяк»

Гашек не успевает сделать и нескольких шагов, как натыкается на очередного приятеля – художника Ярослава Панушку, толстого флегматичного добряка, чье благодушие не может скрыть напускная грубость. Он в дорожной одежде с этюдником в руках.

Панушка. Ярда! Ты ли это, скотина!

Гашек. Ярушка Панушка! Позволь, я помогу тебе с этюдником.

Панушка. А я возьму твой кувшин. Идешь за пивом? Художник должен помогать писателю, а писатель – художнику.

Гашек. Какой маленький город Прага! Сделаешь шаг и тут же наткнешься на приятеля.

Панушка. Все встречаются на Вацлаваке. Я заглянул сюда купить этюдник и краски. Гашек. А я повстречал Ксену и Артура, а перед этим повздорил с Ивонной.

Панушка. Редакторкой «Сучки»? Из-за чего вы поцапались?

Гашек. Ей не понравилось, что я употребил в книге о Швейке несколько сильных выражений. Но нельзя же требовать от трактирщика Паливца, чтобы он выражался так же изысканно, как пани Ольга Фастрова и ряд других лиц, которые охотно превратили бы всю Чехословацкую республику в большой салон, по паркету которого расхаживают люди во фраках и белых перчатках.

Панушка. Ты просто запечатлел, как разговаривают между собой люди в действительности. Я ведь знаю этого Паливца. Правда, он не хозяин трактира, а только помощник официанта, но во всем остальном ты вывел его как живого. Грубиян не хуже меня. Могу под присягой засвидетельствовать, что у него каждое второе слово «задница» или «дерьмо». А вот Швейка мне не доводилось встречать. Он действительно реальный человек?

Гашек. Скорее собирательный образ. От одного позаимствовал, от другого. А больше всего от Франты Страшлипки, денщика обер-лейтенанта Лукаша. Он нас буквально извел байками по случаю. Я запечатлел его привычку в стихотворении, написанном, когда нашу одиннадцатую роту бросили на фронт: «Но самый страшный бич резервной роты – Страшлипковы седые анекдоты»

Панушка. Все ждут продолжения этих анекдотов.

Гашек. Боюсь, не дождутся. Замыслы были наполеоновские. Как в этой афише, которую мы с Франтой расклеили по всей Праге. Дарю на память. (Гашек достает из кармана сложенную афишу, отдает ее Панушке и грустно заключает) Несбывшиеся мечты!

Панушка (разглаживая афишу и читает). «Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!» Да уж, буффонады и розыгрыша ты по своему обыкновению добавил с избытком. Но что мешает тебе закончить книгу?

Гашек. Лень, наверное. Видишь ли, я в третий раз приступаю к «Швейку». Еще до войны опубликовал несколько очерков о его похождениях на действительной службе. Потом, в России, написал рассказ «Добрый вояк Швейк в плену». Но основательно я взялся за моего героя только этой весной. Первая часть книги была закончена довольно быстро. Когда я уставал писать, диктовал текст Франте. Иллюстрации нам нарисовал Йозеф Лада, мы пообещали ему тысячу крон.