– Острый же у вас язычок.

– Потому что я в жуткой ярости, – отбрила его Эстелла. – Мне нужно повесить плащ в надежном месте. Порекомендуйте что-нибудь.

– Выйдем на лестницу. Питер присмотрит за ним. – Все это время они танцевали, не убирая с лиц улыбки; никто, кроме них двоих, не подозревал, что дела обстоят не так, как кажется со стороны.

Эстелла кивнула, выпуталась из рук незнакомца и вышла из зала, развязывая тесемки. При этом она провела по шву слева и на мгновение задержала руку, надеясь, что, если мужчина тот, кому нужно передать карты, за которые заплачено кровью, он заметит ее движение. Лишаться плаща не хотелось; ткань стоила ей месячной зарплаты. Но цена невелика, если это поможет месье Омону. И маме. И Парижу.

Эстелла передала плащ человеку, на которого указал незнакомец, и бросилась вниз по лестнице, отчаянно желая оказаться дома. Она зашагала по ночному городу, прочь от того, чего не хотела знать, что пугало ее и заставляло понять, что прежняя жизнь при швейной мастерской в Париже в окружении красивых вещей закончилась.

Кто-то коснулся ее руки. Эстелла подпрыгнула. Она не слышала шаги, но каким-то образом мужчина очутился рядом.

– Наденьте. – Он протянул ей черный пиджак. – Ночью в таком платье вы не доберетесь до дома живой. На плаще кровь. Ваша?

Он провел ладонью по ее щеке, и Эстелла отпрянула, однако догадалась по положению его руки, что он не собирается нападать на нее, наоборот, поступок вызван благородными намерениями – мужчина хочет проверить, не ранена ли она. Ее реакция заставила незнакомца убрать руку – настолько поспешно, будто он ее и не поднимал.

– Кровь не моя. Это кровь месье…

Он оборвал ее:

– Мне лучше не знать имя. Можете отвести меня к нему?

Эстелла кивнула, и незнакомец последовал за ней. Он явно знал Париж так же хорошо, как и она – ни разу не спросил дорогу, шел быстро, как бы случайно держась рядом. Когда они, миновав пассаж Шарлемань, устремились в Деревню Сен-Поль[21] и попали в непроходимый лабиринт выбеленных осыпающейся известью дворов, мужчина вопросительно посмотрел на Эстеллу.

Она заговорила – впервые после того, как они ушли из театра:

– Еще немного дальше. Кто вы?

– Для вас будет безопаснее не знать, – покачал он головой.

Шпион. Она должна была задать еще один вопрос, хотя и понимала, что здесь, укрывшись за стенами бывшей приходской деревни, он может выстрелить в нее, или ударить ножом, или что еще делают люди подобные ему с теми, кто перешел им дорогу.

– На чьей вы стороне?

– Я не поблагодарил вас, – проговорил он вместо ответа. – Но эти бумаги помогут народу Франции в великом деле.

– И Британии? – Она старалась вытянуть больше информации.

– И всем союзникам.

Деревянные ворота дома на рю де Севинье возникли перед ними внезапно; Эстелла проскользнула во двор и резко остановилась, увидев на земле месье Омона.

Она метнулась вперед, но мужчина удержал ее.

– Я сделаю все, что смогу. Он заслужил достойных похорон, и он их получит. Обещаю.

Похороны… Боже, а как же?..

– Мама! – ойкнула Эстелла. Ее голосок был едва различим в глухой ночи погруженного в светомаскировку города.

– Идите к ней.

– А месье?

– Я о нем позабочусь.

Эстелла обернулась. Страх наконец сорвал с нее покров безрассудства, который она носила до сих пор. Она видела только мамино лицо, молясь, чтобы месье Омон в свои последние секунды сказал правду и мама действительно в безопасности.

– Бегите из Франции, если можете. И будьте осторожны.

Слова прошелестели сквозь воздух; расчетливый тон исчез, приняв почти заботливый оттенок, и Эстелла твердила это напутствие про себя всю дорогу к дому.