В более общем плане Викселль приветствовал снижение рождаемости во всей Западной Европе, полагая, что это обернется повышением уровня жизни для всех, а особенно малообеспеченных слоев, и станет положительной мерой для установления мира во всем мире. Если растущее население ищет возможности увеличить свою территорию и ресурсы, то стабильное или сокращающееся население сможет удовлетвориться имеющимися ресурсами. В самом деле, продолжал Викселль, в настоящее время хозяйственная жизнь Западной Европы, построенная на обмене своей промышленной продукции на сырье и продовольствие, привозимые из-за океана, «крайне неестественна». Когда заморские страны создадут свою промышленность, Западной Европе придется довольствоваться собственными ресурсами. Он утверждал, что падение рождаемости необходимо для восстановления равновесия и избавления от перенаселенности. Этот аргумент, заявлял он, безусловно справедлив для Швеции, которая слишком сильно зависит от импорта сырья и продовольствия. Сокращение уровня рождаемости и численности населения представляет собой жизненно важное приспособление к экономическим реалиям. Викселль радовался тому, что законы, направленные против регулирования рождаемости, не достигли цели, и восхвалял Хинке Бергегрена за его пропаганду в среде рабочего класса. Вместе они, констатировал Викселль, предотвратили появление на свет еще одной стотысячной резервной армии безработных[49].

Викселль принял участие и в дискуссии об абортах, где доказывал, что в существующих условиях аборт бывает необходим. Заметив, что общество не может решать, когда аборт «необходим», а когда он не обязателен, Викселль предложил предоставить решение тем, кто в нем заинтересован, разрешив аборт в первые три месяца беременности[50].

Сходные аргументы преобладали в дискуссиях между молодыми социалистическими интеллектуалами. Г. Вестин Силверстолпе в статье в «Tiden» доказывал, что установление ограничений на въезд такими странами, до сих пор принимавшими иммигрантов, как США, представляет собой поворотную точку для Европы. Он предостерегал читателей, что население Западной Европы вышло за пределы «оптимального». Падение рождаемости, предположил он, было благотворным и неизбежным приспособлением к этой реальности[51]. В книге Folkmängd och välstånd Силверстолпе сформулировал проблему яснее: «Если принимающие иммигрантов земли заполнены, то ясно как день, что земли, поставляющие эмигрантов, переполнены». Он доказывал, что падение рождаемости уже начало вносить стабильность в экономические, социальные и политические отношения в Европе. Он призвал отменить законы, препятствующие ограничению рождаемости, и открыть людям доступ к противозачаточным средствам из соображений «демографической политики»[52].

Франс Северин, опять-таки в «Tiden», повторил аргумент Викселля, что, поскольку индустриализация уже преобразила старые колонии и они больше не нуждаются в европейских товарах, следует привести численность населения Европы в соответствие с ее природными ресурсами. Он превозносил благотворное влияние падения рождаемости на духовное и экономическое положение рабочего класса[53]. Экономист Свен Брисман, выступая в 1925 г. в Стокгольме перед собранием Национального экономического общества (National ekonomiska föreningen), доказывал, что Швеция – с населением 6 млн чел. – «несомненно» превысила оптимальный уровень. Он полагал, что продолжение эмиграции и дальнейшее сокращение рождаемости приведут к повышению среднего уровня жизни[54]. Бертиль Могард подошел к анализу мальтузианской проблемы с точки зрения доступности сельскохозяйственных земель. Опыт XIX в., когда, благодаря индустриализации и наличию свободных земель в обеих Америках и Австралии, Европа смогла позволить себе высокие темпы роста населения, он назвал особым случаем. В нынешних условиях, полагал он, необходимо сокращение населения