– Яна? – голос за дверью снова заставил вздрогнуть и оторвать взгляд от ладоней.

– Я здесь… – пролепетала жалко. Вздохнула и добавила: – Я упала и…

– Упала?

Дверь тут же рывком распахнулась, впуская в жаркую ванную прохладный воздух и запах Шведа.

– Бл… Проклятья, Яна, – выругался он.

Вжала голову в плечи и скрестила руки на груди, колени подтянула до самого подбородка.

– Простите… – прошептала виновато.

Швед рассмотрел учинённый мной бардак и увидел капли крови.

– Ты не покалечилась? – хмуро поинтересовался мужчина и присел на корточки, заглядывая мне в лицо.

Пожала плечами.

– Ладони немного порезала.

– Покажи, – потребовал он.

Протянула руки, неуклюже и кое-как прикрывая грудь.

Он взял мои ладошки в свои большие руки и вздохнул.

– Ты просто ходячее бедствие, – произнёс он.

Я морщусь. Это точно, я – бедствие.

– Нужно вытащить осколки, продезинфицировать и заклеить пластырем, – заключил Швед. – Я тебя сейчас подниму, чтобы ещё стёкол себе не вонзила, хорошо?

Под его внимательным взглядом густо покраснела. Я ведь сейчас полностью обнажена. Но он прав.

– Ладно, – согласилась я.

Его руки коснулись моего тела, моей кожи и я вздрогнула. Руки у него сильные. В подтверждение он словно пушинку подхватил меня на руки и вдруг выдохнул:

– Твою мать, Яна, на полу лужа крови. У тебя месячные?

– Что? Не-е-ет… – переспрашиваю удивлённо и пытаюсь посмотреть на ту самую лужу, но швед уже уносит меня из ванной прямиком в спальню.

– Значит, поранилась, – говорит он.

Бережно опускает на кровать и хриплым, кажется, раздражённым голосом говорит:

– Ляг на живот, я посмотрю, какая рана.

Голос требовательный и мужчина настолько сердит и хмур, что я не пытаюсь даже и слова возразить.

Переворачиваюсь на живот, держа при этом ладошки широко раскрытыми, так как от осколков они болят.

И едва вытягиваю ноги, как под правой ягодицей вспыхивает сильная боль.

– А-а-а-й! – взвизгиваю невольно и на глазах выступают слёзы.

Мужчина же шумно выдыхает:

– Проклятье… Встань на колени, Яна…

Мой голый зад оказывается на одном уровне с лицом Шведа.

– У тебя неприятный порез… Прямо… под ягодицей… И стекло в ране, – говорит он совсем не своим голосом.

Наверное, он в бешенстве, что я запачкала кровью белые простыни, разбила банку с дорогим кремом, намусорила в ванной. Блин, он меня теперь выгонит!

– Я… я не специально… – проговорила жалобно.

За свои сорок три года я выработал совершенный физический контроль над собой. Как человек, вращающийся в криминальной сфере, я должен был это уметь, если желал выжить и жить.

По своему желанию я мог замедлить сердцебиение. И моё сердце никогда не подпрыгивало при виде обнажённой женщины и аппетитной попки и не менее очаровательной киски.

Блядь, блядь, блядь!

Когда мне хотелось секса, я занимался им, выбирая партнёрш, которым нравилось, когда им указывали, что делать, которые не возражали против того, чтобы я был главным, и самое важное, они знали, что после того как всё закончится, от меня не следует ничего ждать. Никакой любви. Никаких отношений. И уж точно никакой семьи.

Иногда, даже когда я хотел секса, то отказывал себе, чтобы сохранить контроль.

Сейчас, глядя на раненную Яну, я ощущал себя полным идиотом.

Странное и необъяснимое притяжение, которое я ощущаю вокруг неё, очарование – всё это напрягает, нарушает мой контроль.

Не обращая внимания на нелепое сердцебиение, и стараясь не глядеть на пушистую киску между ног мелкой, я осмотрел рану и сказал:

– У тебя неприятный порез… Прямо… под ягодицей… – голос дрогнул и прозвучал слишком низко и резко.

– Я… я не специально… – проговорила вдруг она жалобно.