Фил, радист, взялся дописывать письмо, а Бек угостил всех болгарскими сигаретами «ТУ-134». Ему всегда присылали очень хорошие сигареты в посылках. Рыжее афганское солнце только встало, в тени было прохладно, и ароматный дымок сигарет смешивался со свежим ветерком, тянувшим с близких гор.

Мы наслаждались тихим утром, понемногу выгоняя остатки утренней дремоты и постепенно приводя свои организмы к экстремальному режиму разведвыхода. Все были расслаблены, хотя я знал – в душе у каждого неспокойно, но и каждый загоняет эту тревогу в самые глубокие подвалы подсознания. Тут еще ночью мне приснилась змея, которая пыталась меня укусить. Что сие значило, черт его ведает, хотя некоторые сны точно бывают вещими. Я помню тот плохой год в детстве, когда мне приснилось, как у меня выпал зуб с кровью, а две недели спустя после этого умерла мама.

Фил дописал письмо, запечатал его в конверт и начал надписывать адрес.

– Слышь, Хазар, – спросил он. – Как пишется – главпочтамп или главпочтампт?

– Главпочта-мэ-тэ, – сказал я.

Подошел наш приятель Славик Духновский из второй роты и стрельнул сигарету. Он держал в руке маленький двухкассетник «Панасоник».

– Что нового из музыки? – спросил я.

– Да вот, послушайте, последняя песня «Кино», – сказал Славик и включил магнитофон.

Ритм, завораживающий ритм, потом низкий голос: «Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, звездная пыль на сапогах…» Мы слушали молча, каждый думал о своем, но слова ложились точно туда, внутрь, в самую душу: «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве…» Музыка вроде негромкая, но разносилась далеко над плацем: «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне удачи…» Над рядком штабных модулей-вагончиков, палаток, выстроенными БТР-ами и «Уралами», и за двойной ряд «колючки» вокруг нашей базы: «Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой, но высокая в небе звезда зовет меня в путь…»

– Клево! – сказал Дора, и все согласились. – А кто у них поет в группе?

– Витя Цой, кореец, а вообще они из Питера все.

– А еще что-нибудь есть?

Мы послушали «Звезду по имени Солнце», и слушали бы еще и еще, но тут Славика окликнул офицер из его роты, и ему пришлось двигать куда-то по их ротным делам.

– Ничего, вернетесь – я вам дам кассету, – сказал Славик. – Удачи!

– К черту, – сказал Дора и сплюнул.

Фил только закончил надписывать адрес, как пришел старшина, забрал его письмо и собрал все из наших карманов – документы, письма и все бумажное. Документы я отдал, а последнее письмо от Ники, которое носил в кармане на груди, еще раньше убрал в пачку писем, перетянутых резинкой, в прикроватную тумбочку в палатке. Кладдахское кольцо – одно из пары, которые мы сделали с Никой, я носил на шее, на прочной серебряной цепочке, и никогда не снимал.

– Бек, скажи, а у вас в ауле все такие здоровые? – спросил Доржик, глядя в светлеющее небо и с удовольствием затягиваясь. Он сидел прислонившись спиной к колесу БТРа, пошевеливая скрещенными ногами, обутыми в отечественные кроссовки «Кимры», которые показали себя гораздо лучше всяких там «адидасов» и «найков» для разведвыходов в горы. Снайперскую винтовку, аккуратно забинтованную пятнистой маскировочной лентой, он положил поверх рюкзака.

– Ты меня достал, Дора, – лениво просипел Бек, искусно выпуская изо рта круглые дымные кольца, тут же разбиваемые порывами ветерка, – я живу в Гудермесе. Гудермес – город, а не аул.

В его широкой, покрытой жестким рыжим волосом лапе, сигарета, зажатая между пальцев, казалась соломинкой. Свой пулемет со сложенными сошками он прислонил к колесу БТРа.