– И ты решил у них незаконную прибыль отобрать, Лейба?

– Дак деньги то все равно у казны воруют. А я поставил дело так, чтобы в казну попадало не как ранее 300 тысяч, а все 600 тысяч. Вот и прибыль государству Российскому! А деньги для войны потребны. Остальное же мне в карман пойти должно.

– Но что тогда Остерману не понравилось? Прибыль от меховой торговли только увеличилась.

– Я ведь не только это придумал, Эрнест. С тех мехов я еще большую прибыль получить могу.

– Большую? Это как? – спросил банкира Пьетро.

– Все меха я в Петербурге на складах придержал и продажу начал, когда цена на них подскочила.

– А всю прибыль себе в карман положил! – восхищенно проговорил Мира.

– А то куда же? Ведь я это придумал. Я! И потому прибыль от того дела принадлежит мне, – возмутился Либман, замечанию Пьетро.

– И ты желаешь, чтобы я тебе помог от комиссии Остермановой избавиться? – спросил Либмана Бирон. – Хорошо. Зайду к императрице. И скажу ей, что нам такой человек как Либман надобен и потому от суда его надобно освободить!

***

Бирон оделся в нарядный красный кафтан. Надел орденскую ленту и взял шпагу с бриллиантами. Бороться с Остерманом дело сложное. Вице-канцлер империи был умен и хитер.

Он подал императрице жалобу на Лейбу Либмана в которой указал, что тот доходы государственные с торговли мехами, которая были издавна прерогативой государства, в свой карман перенаправил. Обвинение было серьезное. Но бил Остерман не по Либману, а по стоящему за ним Бирону.

Анна приняла герцога в спальне. Её только что осмотрели лейб-медики и отметили улучшение её состояния.

– Знаю, зачем пришел, герцог, – проговорила Анна. – Читала я донос графа Остермана на Либмана твоего. Он вор, и наказания за свое воровство достоин! Меховую торговлю издана наши предки охраняли еще от Ивана Грозного!

– Анхен, но Либман мой человек.

– И что с того? Его и наказывать за воровство нельзя? Так что ли?

– Но Либман увеличил доходы империи! Он нашел нам деньги на войну. Он много раз помогал государству. А что до воров, Анхен, то все твои русские чиновники воры! Посмотри на них! И ежели каждого судить, то Россия без чиновников останется. А Остерман не против Либмана удар свой направил! Он на меня нацелен! Или я стал неугоден, государыня? Тогда я должен сегодня же отбыть на Митаву! И готов перед тобой жезл обер-камергера хоть сейчас положить.

– И корону готов положить, Эрнест?

– Корону герцога я подучил из рук дворянства курдяндского, ваше величество. Но если разговор пошел в таком тоне, то….

Анна боялась потерять Бирона и потому сразу сдалась.

– Ладно! Заголосил, словно баба! Не стану я твоего Либмана трогать! Пусть живет! Но в казну должен он 200 тысяч рублей положить! Мне деньги на армию Миниха надобны.

– То будет исполнено, Анхен. Но могу я сказать ему, что дело его …

– Можешь! Я дала слово. А слово императрицы дорогого стоит! А вот ты своего слова не держишь, герцог.

– Что ты говоришь, Анхен?

– А то и говорю, Эрнест. Я одна. Все меня бросили. Пока болела многие уже решили, что к молодому двору стоит переметнуться. Да и у Лизки цесаревны гостей за последнее время прибавилось. Понимаешь про что я?

– Нет, не понимаю тебя, Анхен.

– А кто к Лизке ездил? Не ты? – с укоризной спросила царица.

– Анхен, мой визит к цесаревне был продиктован государственной необходимостью. Я верен тебе, государыня. Кто я без тебя? Потому на мою руку ты всегда рассчитывать можешь. Меня русские без тебя сожрут с потрохами.

– И потому тебе больше о делах стоит думать. Ведь я больна, Эрнест.

– Но ты поправилась, Анхен. Доктора говорят, что твое здоровье стало лучше.