Мира поклонился.

– А историю московского нищего Тимофея Архипыча слыхали?

– Нет.

– Он в Москве проживал и в юродивых числился. Есть у русских такая категория почитаемых нищих. Сей Архипыч них громадное влияние на «политик» имел. Предсказателем себя мнил. Вроде бы волю господа вещал. Но ту волю ему в старобоярских домах Москвы диктовали. А он отговаривал царицу в Петербург переезжать из Москвы.

– Про такое я также не слышал.

– Он уже умер. И это я к слову про него вспомнил. И вы, Петер, большую пользу вашему другу Бирену принести можете.

– Мое влияние при дворе пока ничтожно, гере Либман. И не думаю, что смогу многим помочь. Хотя готов всей душой. Эрнест действительно не только мой покровитель, но и мой друг. Он помог мне, и я помню добро. В жизни своей не так много я его видел.

– Влияние дело наживное. Вам только стоит чем-то отличиться. Кстати, какое у вас жалование?

– Сто рублей в год.

– А не хотите получать больше?

– Кто не хочет больше. А сколько, например?

– Скажем 200 рублей и не в год…в месяц? – Либман хитро улыбнулся.

В то время сумма в 200 рублей была сказочной. И годовое жалование в 200 рублей было у чиновника довольно высокого ранга. Мира подумал, что Либман шутит.

– Я не оговорился. В ближайшее время, когда будете при дворе, в шутливой форме попросите такие деньги и вам их станут давать! Берите пример с Бужениновой, Петер.

– Но как мне такое просить?

– С остроумием, друг мой. Вы же умный человек. Или дурнее камчадалки грязной?

– Нет.

– Вот и докажите это. Сие будет испытание для вас лично. А наш разговор мы еще продолжим.

Год 1735, март, 25 дня, Санкт-Петербург. При дворе. Утренний выход императрицы.

Пьетро много думал ночью о том, как сделать то, что советовал Либман. А ночевал он в спальне певицы Марии Дорио. Мария специально поссорилась с сеньором Франческо Арайя, дабы тот на ночь оставил её в покое.

Так они и ночевали рядом. Пьетро Мира в спальне Марии, а сеньор Арайя в комнате рядом. Дюжие же лакеи дежурили под окнами, дабы сеньор Пьетро в них не пролез.

Дорио и дала ему дельный совет в благодарность за ночь бурную и страстную.

Во время утреннего приема у императрицы Пьетро решил испытать судьбу. Просыпалась Анна обычно в 11 часов и в спальне, когда царицу одевали в халат и приносили ей кофе, начинался утренний прием, на котором присутствовали избранные придворные, шуты, карлы, карлицы, арапчата государыни.

Бирен стоял у самого кресла императрицы и что-то шептал её на ухо.

Шуты Лакоста, Кульковский и Балакирев тузили друг друга, и вызывали тем смешки фрейлин государыни.

Фигуры для партии расставлены. И Пьетро Мира пошел в «атаку». Он приблизился к креслу государыни, хотя сие запрещено было. Никто вторгаться в разговор Бирена и Анны не имел права.

Он поклонился и едва не толкнул графа Бирена плечом.

– Позвольте, Ваше величество, обратиться к обер-камергеру вашему его светлости графу Бирену.

– Ты чего это с утра поганых грибков поел? – строго спросила императрица. – Как смеешь мой разговор с графом прерывать?

Придворные услышав «раскаты грома», затихли. Притихли и шуты.

– Если бы поел, Ваше величество, – продолжил Мира смело. – Но, увы, у меня нет и поганых грибков. Мне совершенно нечего есть.

– И чего же ты хочешь, наглец? – спросила Анна.

Мира снова низко поклонился:

– Прошу выделить мне на прокорм 200 рублей в месяц!

Снова поклон.

Услышав такое императрица опешила, но затем залилась громким смехом. Вслед за ней стали смеяться и придворные.

– А не много тебе будет 200 рублей в месяц? На такие деньги полк солдат можно прокормить.

– Но даже целая армия не сможет вас так насмешить государыня! И потому шут стоит этих денег!