– Слушай мою команду. Вот эта часть, – он указал рукой на длинного солдата, выделявшегося из всей массы своим исполинским ростом и телосложением, – перестроиться по четыре в коробочки. Я сказал, по четыре. Вы что, не понимаете по-русски, по какому вам говорить?

Он резво подбежал к длинному, топтавшемуся на месте солдату и толкнул его, да так, что тот, потеряв равновесие, уткнулся лицом в горячий песок возле настила, служившего посадочной полосой для боевых вертолетов, и чудом не разбил себе лицо об острые углы железных пластин.

– Ну ты, сука, шакал! – выругался громко, со злостью, солдат, поднимаясь на колени.

– Что-о ты сказал, «стропила»? Твоя фамилия, сынок? Что ты сказал? Ну-ка повтори, не понял!

Солдат опустил голову, зло сверкнул усталыми глазами, сжав зубы, нервно задвигал желваками.

– Что ты сказал, «стропила», я не понял, солдат, отвечай, когда с тобой старший по званию говорит!

Солдат застыл неподвижно, опустив голову.

– В глаза, в глаза мне смотри. Это тебе не Союз, все, халява закончилась! – нервно закричал побагровевший офицер. – Я тебе покажу «шакала», стань смирно, опусти руки свои обезьяньи.

Солдат, поправив у себя за спиной вещмешок и скрученную в кольцо серую шинель, медленно и лениво вытянулся по стойке «смирно», подчиняясь приказу. Офицер, как бы одобряя поведение солдата, повернув голову влево и окидывая взглядом притихшую массу солдат, сделал обманное движение; наклонившись в сторону и отступив на шаг назад, подпрыгнул в воздухе и с силой ударил своего обидчика ногой в живот.

– Это тебе за «суку», – спокойно проговорил он, вытирая потные красные руки о свое х/б.

Солдат дико завопил и повалился на землю, прикрывая руками место, куда только что ему нанесли предательский удар, и, уткнувшись лицом в обжигающий песок, захрипел, глотая пыль.

– А это тебе за «шакала», – продолжал бушевать офицер, не встречая сопротивления.

Он еще раз, но уже легче, ударил его кулаком в грудь и, нагнувшись над ним, жарко и тяжело задышав в лицо, заорал:

– Я тебя здесь сгною, «стропила»! Ты у меня попляшешь на ножах, сука! Он меня сукой назвал!

Наблюдая за происходящим, затихли и успокоились шумные, только что прибывшие из Союза, еще не нюхавшие беспредела новой службы солдаты.

– Ага-а, успокоились, а то, е-мое, думали, служба медом покажется, – с чувством собственного превосходства проговорил коротышка-офицер. – Вон, видите, – он указал рукой на песчаный бархан, из-за которого был виден еле заметный деревянный флюгер. – Вон, эта одна часть, – невнятно проговорил он, тяжело дыша от охватившей его злобы.

Немного успокоившись, он надвинул панаму себе на глаза, смахнул ладонью струящийся из-под нее от жаркого, беспощадно палящего солнца пот и уже с улыбкой на лице проговорил:

– Вон, видите две палатки, будете ждать дальнейшего распределения там. Эта колонна, – он указал пальцем туда, где возвышался его недавно поверженный обидчик, пойдет со мной прямо. – А эта коробочка, старшим будешь ты, сержант, – он ткнул небрежно пальцем Сергея в грудь так, что тот почувствовал неприятную короткую боль, – пойдете дальше, доложите старшему по пересылке, младшему сержанту Ларику, чтобы он связался с «покупателями». Пока будете находиться там, до полного распределения. Ну, все, вперед шагом марш, – он махнул рукой в направлении движения. – А я зайду вечером, посмотрю, как вы там устроились.

Большая брезентовая палатка защитного цвета под пожирающими ее лучами солнца вросла в мертвый песок, и никаких признаков жизни не было заметно в ней. Сергей подошел к небольшой верандочке перед входом, пригнувшись, заглянул внутрь, отодвинул в сторону плотную брезентовую ткань, служившую входной дверью, и попытался различить в душной темноте кого-нибудь из обитателей этого незамысловатого жилища.