«Боже, – думают, – ожили, что ли? Мы же их пять лет назад сожрали!»

Головы встряхнули, удивлённые глядят на псин, ну и поняли, конечно, догадались, что не те собаки, что купила Бриллиантовна собачек новых.

Закрутился в голове Круглова грандиозный и опасный план. Поглядел он на товарища, и тот мгновенно понял, что задумал лучший друг за дело.

– Не мешает Ю нисколько помянуть по-царски, – прошептал.

Два кочегара, жизнь которых научила побеждать в самых невероятных ситуациях, справились с операцией блестяще.

В тот же день Чу-IV-ый как был таинственно произведён в генералы, так же и торжественно съеден. А Шухов после того, как последний кусочек мяса домашним вином запил, вздохнул и сказал печально:

Спи спокойно, друг наш Ю,

С бородавкой на…

…и приставил палец к губам указательный.

О роковом круге известно уже достаточно. Штука эта, я думаю, вполне знакомая всем. Попадёт, к примеру, человек в ситуацию трагическую, когда куда ни ткнись – везде плохо, и констатирует с миною недовольной на физиономии, что в роковом круге, мол, нахожусь. Не квадрат вспоминает, не треугольник там какой-нибудь, а только круг именно. И вот это, скажу я вам, по отношению к остальным геометрическим фигурам несправедливо. В реальной жизни занимать место приличное может не только эта штука оптимальная, но и другая всякая, хотя бы квадрат тот же. А чтобы не сомневались, в подтверждение рассуждений своих поведаю я вам историю о квадрате, товарищи, и постараюсь явную несправедливость людей в отношении к четырёхугольнику этому, обиженному, исправить.

I

В одном из полков стратегической авиации, который на юге Советского Союза базировался, служил гвардии старший лейтенант Опысин Иван Николаевич, старший авиационный техник самолёта по электрооборудованию. Служба его к концу подошла. Документы вот уже неделю, как в Москву на увольнение отослали. Так что дослуживал на чемоданчиках, считай, офицер, ожидая своего приказа последнего. Процесс этот для технаря простого обычно около полугода тянется: медленно, словно тяжёлые танкеры в океане, плывут бумаги по тягучему и вязкому морю военной бюрократии. Знал то Иван Николаевич хорошо, ну и ждал себе завершения плавания того дальнего, понимая, что нельзя иначе, что всегда так было.

Оставаться в стороне, по разумению Опысина, басурманской, не хотел он: к Волге русская душа тянулась, откуда и родом был. Когда в «Новостях» Саратов – слово заветное – слышал, чувствовал старший лейтенант, как сердечко веселее стучать начинает и организма поднимается тонус. Чем ближе к концу, тем чаще Волга во снах. То рыбачит, то с девками на лодке катается, то же гул гудков пароходных слушает.

– Неужели когда-нибудь счастью этому сбыться-то суждено взаправду? – вслух подумал Иван Николаевич, когда сон вчерашний в мыслях смаковал сладко, столовую техническую после завтрака покидая.

Старший техник самолёта по авиационным двигателям, гвардии старший лейтенант Фомин, следом за Опысиным из кормушки топавший, испугался даже, что коллега сам с собой бает:

– Ты уж, Вань, потерпи, дружок, – посоветовал он Опысину, – загремишь, бедняга, в дурдом – ну, а там не лежат помалу. Там годищами психи маются: пять, десять, пятнадцать и до конца дней своих.

Почесав затылок и улыбнувшись хитро, Фомин, после плотного обеда словоблудием распираемый, керосина ещё подлил:

– А вообще-то, что тебе дурдом. Тебе он на руку. Каждый год в госпитале три процента к пенсии добавляет, пока не выберешь потолок, смело можешь лежать. Да и получка там не за хрен собачий исправно идёт. Красота, Ваня!