У меня не было ни секунды сомнений, что на нас напали разбойники. Пятеро человек, больше вроде никого. Ну что же, они сами напросились.

Время было темное, вечернее. Звезды на пасмурном небе спрятались, носа не казали. Деревья в лесу впереди по курсу качались под ветром, заунывно шептались. Волки где-то выли. Жутко, угрюмо, обстановка в самый раз, чтобы двух путников раздеть до нитки, да еще и прирезать, бросив тела голодным хищникам.

Однако же, что делать, у меня уже давно решено. С Бабахой даже словом не пришлось обмениваться.

Переглянувшись, мы разделились и поскакали врозь по темному и раздольному полю, пахнущему полевыми цветами и влажной землей. Под копытами шуршала пожухлая трава, а в правую руку я взял пистолет. Левая пока что годилась только на то, чтобы конем управлять.

Разбойники тоже разделились, две темные тени стремительно направились ко мне, а трое – к Бабахе. В том, что мы попались в лапы к злоумышленникам было понятно с первого взгляда, не станут ведь добрые люди в полуночное время шляться по полям и лугам и щелкать курками, целясь из пистолетов в первых же встреченных путешественников.

Судя по этим зловещим звукам, мы наткнулись на отлично вооруженных разбойников, так сказать, элиту местных криминальных элементов, ведь не многие из них обладали огнестрельным оружием.

Парочка, летевшая по полю ко мне, ехала молча и деловито. Стрелять собирались, видимо, наверняка, когда я окажусь совсем рядом. А может, просто боялись промахнуться в темноте.

Я, в отличие от них, ждать не стал, потому что в свое время прекрасно потренировался в стрельбе по движущимся мишеням. Когда бандиты оказались от меня в двадцати шагах, я вытянул руку с пистолетом и разрядил его в того, что несся справа. Почти одновременно прогремел выстрел далеко в стороне, наверняка, это начал работать Бабаха.

Душегуб, в которого я метил, вскрикнул, нелепо взмахнул руками и упал с коня, покатившись по земле черным клубком. Есть попадание, сэр, возьмите с полки мягкую игрушку.

Я немедленно спрятал разряженный пистолет в седельную сумку и достал другой, заряженный. В это же время оставшийся противник вдруг передумал сближаться со мной и развернув коня, постарался убежать с места схватки. Чему я, само собой, не мог позволить произойти.

За эти пару лет, проведенные в военных походах и насмотревшись смертоубийств я, можно сказать, омертвел душой. То, чему в нашем толерантном рафинированном обществе двадцать первого столетия я никогда не позволил бы себе сделать, здесь, в начале девятнадцатого века, я разрешал себе с невероятной легкостью.

Чего жалеть этого гнусного двуного, по недоразумению называемого разумным человеком? Еще чего не хватало. Если бы он оказался на моем месте, то с радостью всадил бы мне пулю меж глаз и раздел догола, а потом помог бы расправиться с Бабахой.

Зачем же с ним церемониться и отпускать живьем? Чтобы он через несколько дней ограбил и убил кого-нибудь еще, не такого подготовленного, как я?

Поэтому я без каких-либо угрызений совести прицелился и выстрелил в спину убегающему разбойнику. Пистолет не подвел и на этот раз, кажется, я попал в спину злоумышленника, в темноте было плохо видно. Протяжно застонав, мой торопливый противник навалился на шею коня, проехал еще немного и мешком свалился на землю.

Почти в то же время в стороне опять раздался выстрел, потом еще и еще. Вспышки выстрелов мигали в темноте с разных сторон. Да, у Бабахи разыгрались там нешуточные страсти. Надеюсь, он уцелел и все-таки увидит прекрасное небо Парижа. Если они убили его, я догоню каждого и лично пристрелю, а то и прирежу собственными руками.