– Кстати, Пауль, – вмешался Коссовски, – ты не видел Вайдемана? Он тоже будет на параде. И Зейц.

– Вот уж действительно собираются старые друзья, – улыбнулся Пихт.

– Ты где остановился?

– В «Тюдоре». Там отвели генерал-директору апартаменты.

– Вот как! – воскликнул Коссовски. – Мы тоже там остановились. И Вайдеман, и Зейц…

В небе послышался гул моторов. Над Парижем в сопровождении «мессершмиттов» пролетел трехмоторный «Юнкерс». Он заложил вираж, сделал круг, словно накинув петлю на шумный и беспечный город. Это летел Гитлер.

– Скажите, Коссовски, что вы думаете об Удете и его окружении? – спросил Регенбах, когда Пихт, простившись, спустился вниз. – Кажется, генерал много пьет и заметно поглупел.

– При всей прямоте, даже пьяный, Удет не скажет и не сделает ничего компрометирующего. Он абсолютно лоялен.

– Может быть, может быть, капитан. Но меня интересует не генерал, а его умный адъютант. Вы, я заметил, лично знакомы с Пихтом? Расскажите мне о нем. Давно хотел порыться в картотеке, но сейчас решил, что ваш проницательный ум, Коссовски, откроет мне больше любых характеристик. Вы друзья?

– Мы встречались в Испании. Там Пихт воевал вместе с известными вам Мельдерсом и Вайдеманом. Там и удостоен Железного креста.

– Храбро воевал?

– Не видел. Я ведь в боях не участвовал. А по их словам, они все орлы. Как вы заметили, Пихт исключительно приятный в общении человек. С теми, кто ему полезен. С посторонними и подчиненными он резок, даже, пожалуй, нагл. Впрочем, наглость импонирует некоторым политикам, как развязность – дамам.

– Женат?

– Холост.

– Родители живы?

– Воспитанник сиротского дома в Бремене. Его родители погибли на пароходе «Витторио» в двадцать восьмом.

– Вы интересовались списками пассажиров?

– Конечно. Среди пассажиров были Якоб и Элеонора Пихты.

– С Удетом он познакомился в Испании?

– Нет. В Стокгольме, когда Удет был на гастролях в Швеции. Удет взял Пихта к себе механиком, ввел в клуб Лилиенталя и научил летать.

– Он хороший летчик?

– Его хвалил Вайдеман.

Регенбах рассмеялся:

– Лоялен?

– Безусловно. Партии обязан своей карьерой. И характер у него истинного наци. Ницшеанский тип, если хотите. Обожает фюрера и поклоняется ему. На мой взгляд, искренне. А почему бы нет?

Регенбах не ответил. Он задумчиво разглядывал Париж. Вдруг он снова повернулся к Коссовски:

– Вы знаете о том, Зигфрид, как ловко Пихт топит Хейнкеля? Хейнкеля не любит Гиммлер.

– Почему топит?

– Подслушанный мною разговор…

– Вы считаете, Пихт работает на гестапо?

– Я спрашиваю вас.

– Ну что ж, коль скоро он не работает на нас, должен же он на кого-то работать. Ведь кто-то приставил его к Удету.

– Вы мудры, Зигфрид. Но ведь мог бы он работать и на нас. Не правда ли? Как часто вы с ним встречаетесь?

– У нас мало общих знакомых, – ответил Коссовски.

– Напрасно. Таких людей не следует выпускать из поля зрения.

Коссовски вспомнил, как совсем зеленым предстал перед ним Пихт в Испании. Нечто вроде близости даже возникло потом. Но после случая с полковником Штейнертом – связным адмирала Канариса – дружба как-то расклеилась. «Штейнерт, Штейнерт, царство тебе небесное…»

Пихт увидел Вайдемана на параде в честь победы над Францией. Вечером они договорились встретиться в «Карусели». В этом фешенебельном ресторане немецкие офицеры чувствовали себя довольно уютно. Чужих туда не пускали. Скандалов не было. Вайдеман уже неделю жил Парижем, и в «Карусели» его знали все, и он знал всех.

И Вайдеман и Пихт обрадовались встрече. В последние месяцы (что не месяц, то новая война!) им было не до переписки. На письмо Пихта, полученное в Голландии, Вайдеман так и не собрался ответить.