– А я-то удивился, почему денег стало меньше. А зачем ты носишь фотку тёщи?

– Потом объясню. На! Забери свой кошелёк.

Мужчины обменялись бумажниками.

– Это ж надо – фотографию тёщи с собой носит! – поразилась кассирша, с восхищением глядя на Павла. – Идеальный зять. Моей бы маме такого.

Марья Ивановна только хмыкнула.

Когда они втроём вышли из универсама, Павел пожаловался главреду, что тёща из-за путаницы с кошельками теперь обвиняет его в измене.

– Она подумала, что фотка девушки в твоём кошельке – это моя любовница.

Романыч усмехнулся и сказал Марье Ивановне:

– Успокойтесь. Это моя дочка. И кошельки мы, действительно, перепутали.

– А почему же эта фотография подписана Павлу? – с подозрением спросила Марья Ивановна.

Главред поставил пакеты на асфальт, вытащил бумажник из кармана пиджака, достал фото, повернул так, чтобы свет фонаря освещал надпись, и раздражённо спросил:

– Ну, где тут Павел?

Марья Ивановна сердито сказала:

– Вот же написано «Па».

– Так это я. Меня дочка с детства так называет.

– А почему с большой буквы? Так пишут только имена.

– О, господи! Ну, наверно, в знак уважения.

– А вы докажите, что это ваша дочь!

– А почему я вам должен что-то доказывать?

– Ага! Значит, Пашку покрываете!

– Мадам тёща, вы способны логически мыслить? Вы же убедились, что это мой бумажник! Зачем мне таскать в своём кошельке фотографию любовницы Павла? Я вам ещё раз говорю: это моя дочь.

Марья Ивановна недоверчиво спросила Павла:

– А почему же ты мне сразу не сказал, что это его дочка?

Зять стал оправдываться:

– Я её не знаю. То есть знаю, что у него есть дочка, но не видел её.

– Странно! С ним дружишь, а дочку его не знаешь.

Главред зарычал:

– Паша, уведи её от меня! Я теряю терпение!

– Ладно, докажите, что это ваша дочь, и я отстану, – пообещала Марья Ивановна.

– Да покажи ты ей дочку, Романыч, пока она меня с женой не развела! – взмолился Павел.

– Хорошо. Поехали.

Через пять минут серый «Опель Кадет» главреда покинул стоянку универсама. Следом ехала тёмно-зелёная «тойота». Вскоре они остановились около панельной десятиэтажки. Павел сказал тёще: «Идите сами, я подожду».

Когда Марья Ивановна вместе с главредом подходила к подъезду, неожиданно дверь открылась, и на крыльцо выскочила… девушка с фотографии в бумажнике. Двор был ярко освещён, сомневаться не приходилось – да, это она!

– Привет, па! – воскликнула девушка, чмокнув отца в щёку. – Я к подружке сбегаю.

– Смотри, не допоздна, – велел он.

И, когда его дочь отошла, иронично спросил Марью Ивановну:

– Что ещё вы хотите узнать?

Она буркнула «до свидания» и пошла прочь.

– Ну что, мамаша, обломались? – позлорадствовал зять, когда она села в машину. – Так старались, такой балаган устроили…

– А всё из-за тебя! – воскликнула Марья Ивановна. – Сам хватает чужие кошельки!

– Выходит, опять зять виноват?

– А кто же ещё? Поехали уже!

Марья Ивановна волновалась так, словно от её решения зависела судьба человечества. А кто бы не волновался, если бы ему предложили такое? Категоричное «нет!» постепенно сдавало позиции под натиском всё наглеющего «а почему бы и нет?». Впрочем, обо всём по порядку.

Воскресным утром, когда молодые ещё спали, Марья Ивановна улизнула из дома, оставив записку: «Пошла в кино». Хватит уже мельтешить и мозолить глаза. Пусть молодые побудут одни.

Пару часов она гуляла по городу, затем направилась в кинотеатр. Здесь в маленьком зале-ретро показывали старый фильм о её любимом разведчике. Ожидая, пока откроют зал, Марья Ивановна прохаживалась по фойе и разглядывала афиши на стене. Потом села в кресло возле окна.