Хорошо.

– Джесси, милая…

– Я тебе не…

– А ну заткнись! Ты очень любишь чай, милая моя Джесси. Очень.

Та вздрогнула.

– Ну да, – продолжила Сана Ли, – на нашей планете растет что угодно, хоть манго, хоть черная редька, хоть маис. А вот чай не растет, ну что ты будешь делать! И стоит он по легальным поставкам с Земли неприятно дорого. Можно сказать, неприлично дорого. А у тебя к нему, как, впрочем, и у многих, маленькая слабость, но на нее, как водится, совершенно нет денег. А у Дона Макабео чай стоит в десять раз дешевле, но этот чай… как бы правильно выразиться? Мимо таможенных пошлин. А Дон Макабео дружит с нашим семейством, и нет у него от нас секретов… Ты предпочтешь быть судимой по каким законам – нашим или русским? И то, и другое возможно, выбирай. Правда, и в том, и в другом случае ты сядешь за участие в схемах незаконной торговли, можно сказать, за контрабанду по заказу. Как думаешь, сколько твоя дочь проведет без тебя? Поэтому…

– Что надо сделать? – с едва сдерживаемым гневом перебила ее Джесси.

– Другой разговор, милая.

– Учти, если прибить кого-то, то ты меня на такие дела не подпишешь. Даже по старой памяти, даже за реальные бабки. Я живу честно, я всё, я в норме, я цивил.

Сана Ли сделала паузу. Отвела взгляд. Закрыла глаза.

А ведь когда-то Джесс и впрямь была подругой. Как можно было иметь подругой кретинку? Уже и не вспомнить…

Хорошо.

– Милая Джесс, я сама предпочитаю жить тихо и мирно. От тебя потребуется сущая ерунда: сегодня в нужном месте случится авария марсохода.

– Кто жертва?

– Ты. Хочешь мороженого?

– Трак, притормози. И Танк-2 тоже тормозни. Улле, сюда. Живо. Рейд вышел на точку пробоя. Чисто визуально: мы на месте?

Крис волновался больше, чем ему полагалось. А потому и металла добавлял в голос больше, чем требовала ситуации. Чтобы не заметили, потроха пёсьи.

В стареньком, но надежном марсоходе FordDavis10 рабочее пространство делилось на двухместную пилотскую камеру с округлым экраном обзора – не электронным, а по старинке, просто с очень толстым, какой-то там правильной химии, пластстеклом; восьмиместную пассажирскую камеру о двух лавках, вчистую лишенную смотровых щелей и тем более электронных экранов обзора; шлюз-камеру на одного (поэтому выходить из этой модели приходилось по очереди, до крайности медленно); грузовой отсек, до смешного маленький.

Отдавая команду, Крис прежде опустил переборку между пилотской камерой и пассажирской. Улле встал с лавки, высунулся в пилотскую, огляделся.

– Два румба вправо, еще сто ярдов по прямой.

– Что за румбы, старый пень?

– Если не ясно, просто – на два часа.

– Улле, череп, яснее говори, ты проводник, а не хрен волчий… Пока стой тут. Трак, как он сказал, обе машины.

Форд плавно тронулся с места.

– Улле?

– Еще пятнадцать ярдов и малость правее, вон за тот камень.

– Трак, вперед, медленно. И Танк-2.

Машина проделала последние ярды чуть ли не ползком.

– Улле?

– Здесь.

– Трак, Танк-1 – стоп, Танк-2 – стоп.

Крис огляделся. Обычная экваториальная пустыня, где-то просто бурая, где-то желтовато-бурая, где-то красновато-бурая… Высокий конический холм с россыпями то ли крупных темных камней, то ли маленьких скал по склону. Иней повсюду. Слой песка и пыли на треть высоты катка, мелкие барханчики кое-где. Небо розовое, один дайм солнца над горизонтом. Всё родное.

Никаких признаков человеческого присутствия: ни мусора, ни антенн, ни строений, ни оставленной техники, ни даже ее следов на песке. Тем более никаких расчищенных трактов. Как видно, прав старый ощипанный Петух, все сто миллионов экспедиций и сто миллиардов частных штурмовиков миновали этот склон, работали по другим точкам, даже не близко. И Браннер то же самое говорит, а Браннер – голова. Профессор. Завтра академиком будет… И редкий отморозок, если кто не знает.