Контурные метки – это люди, составляющие Контур. Вроде того прокурора, которого я завербовал в качестве Ловца.

В этих рассуждениях есть определенная логика. Хотя я больше полагаюсь на опыт старых вояк Клана. Но у меня есть вопрос, который давно не дает мне покоя:

– Ну, ладно. Допустим, обнаружили мы вражеского лазутчика, нашли анимала в наших рядах. И что с ним, с этим анималом, делать? На куски его порезать и в унитаз смыть?

– Звучит, конечно, образно! – обрадовался Клоун. – И наверняка эффективно! Только это не наш метод, парень!

– Это потому, что мы такие благородные? – устало спросил я. Слишком много информации за столь коротко время, я не привык к таком графику.

– Мы просто слабые, – грустно сказал Хиляк. – А потому наши способы борьбы отталкиваются от нашей же слабости. Обнаружив опасность, мы просто обрубаем связи – как ящерица, которая отбрасывает хвост. И пусть там разбираются – кто такие, что за Клан…

– Конечно, и милиция, и ФСБ знают, что есть где-то какой-то Клан, – Крот принялся терпеливо объяснять. Теперь уже он взял ручку и принялся задумчиво выводить на бумаге бессмысленные круги и спирали. – Но не забывай – Контур захватывает и эти организацию. И дела, где мы упоминаемся – мягко, бесшумно сливаются в архив. Ведь мы ни за что не боремся, ни на что не претендуем, ничего не пытаемся отобрать у сильных. Мы даже не пытаемся где-либо ставить «своих» людей. Все, кто становится членами Клана – это их собственное порождение, мусор, сточные воды самих этих структур и организаций. Мы им настолько НЕ ИНТЕРЕСНЫ, что на нас жаль тратить время. И мы, как тараканы, доедаем объедки….

– Мне больше нравится формулировка – «как санитары», – обиженно сказал Клоун. – Так приятнее думать!

– Конечно, это же из нашей официальной доктрины, – усмехнулся Хиляк.

– У Клана есть доктрина? – мне стало любопытно.

– И собственные идеологи. Более того – у нас свои ученые, научные работы, дискуссии… Очень бурная внутренняя политика.

– Не даром Владыка так секретничает с нашей проблемкой, – заметил я.

– Думаю, он всерьез не доверят Кругу, – хихикнул Клоун.

– В чем?

– В чем угодно. Ты так мало знаешь… А ведь жизнь Клана – это калька мировой политики сильных. Только ущербная, а оттого еще более извращенная и мерзкая. У нас все, как у сильных – заговоры, перевороты, революции. Случаются и убийства, в том числе на политической почве.

– У слабаков?!

– Ты даже не представляешь, какая жестокость просыпается в слабаках, когда они чуют себе ровню, или, того хуже – более слабого, – Клоун, казалось, смаковал подробности, закатывал глаза и потирал маленькие лапки. – Об этом, конечно, не принято говорить, но…Среди слабаков время от времени просыпается такое зверство, что позавидовали б и анималы.

Клоун расхохотался мелким неприятным смехом, и в такт ему затряслись, зазвенели бубенчики на маленьком колпаке.

– Но это ужасно!

– Это расплата за плюсы, которые дает Клан, – философски заметил Клоун. – Апартеид в любых его формах всегда требует расплаты…

Стеклянные глаза сверкнули недобрым блеском. Глядя в них, я понимал, что все глубже погружаюсь в странный, болезненный мир слабаков. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Но, я чувствовал, как все это затягивает меня, суля новые возможности, дразня невиданными раньше перспективами.

Мир гадких утят, навсегда оставшихся гадкими, но выбравших друг из друга собственных лебедей и клюющих собственных, еще более гадких утят…

Клан создал собственную вселенную, с собственной системой координат, собственной моралью, собственными целями существования. Я многого еще не понял, но чувствую, как мне становится все уютнее среди слабаков, и с какой настороженностью я начинаю относиться к сильным.