– А‑а, и ты здесь, лапландский тюлень? В числе первых лизоблюдов ползешь к полевой кухне?.. – Так, с раскатисто-едкой издевкой в своей луженой глотке, встречал обер-фельдфебель Хагена на бруствере при раздаче сухого пайка. Тот стискивал зубы и молча дожидался своей очереди.

– Что ты молчишь? Точно тюлень!.. Ты похож на лапландского тюленя, только дохлого! Ты слышишь, солдат?! Отвечай, мать твою, когда тебя спрашивает старший по званию!..

– Так точно… – Отто произносит свое «так точно» глухо, почти не поднимая головы.

Обер-фельдфебель входит в раж. Глаза его наливаются кровью, он начинает почесывать свои огромные кулаки.

– Что так точно?! А, я не понял, солдат? Что так точно?!

Отто чувствует, что он окончательно взял себя в руки. Этому он научился в лагере. Как будто ты перевоплощаешься в какой-то предмет – табуретку или полено. Внутри Отто ощущает холодок отчаяния и одновременно спокойствие. «Хельга… Хельга… Хельга…» – звучит внутри его голос, но словно чужой, не ему принадлежащий.

– Так точно, герр обер-фельдфебель! Хорошо вас слышу! – чуть ли не браво отвечает Хаген, вытянувшись во фрунт.

– Смотри ты, лапландский тюлень стал отдаленно похож на солдата… – как бы вслух замечает обер-фельдфебель.

– Ты, арестантская гнида… радуйся, что не угодил в мой лагерь… – зловеще рычит Барневиц. – Ты бы у меня поползал в собственном кровавом поносе…

Он распрямляется с явным намерением продолжить экзекуцию, но появление лейтенанта его останавливает.

Эта и другие картины неотступно преследовали Отто в короткие минуты передышки. Злобная ненависть копилась и зрела в нем. Каждое столкновение с обер-фельдфебелем добавляло в эту копилку. С первого момента своего появления в роте обер-фельдфебель Барневиц не был настроен на дружелюбие даже с товарищами по уставному персоналу. Сразу повел себя заносчиво, открыто делая ставку на свою силу. Необъяснимо, но факт: Паульберг – единственный в роте человек, чьи слова Барневиц полностью воспринимает. Еще некое подобие товарищеского расположения он выказывает к старшему охранения Хайгруберу. Видимо, по причине недюжинной физической силы последнего. А лейтенант Паульберг для Барневица – почти непререкаемый авторитет. Штрафников обер-фельдфебель за людей не считал. Всех испытуемых он сразу поделил на две категории: к одним – таких было большинство – он испытывал презрительное равнодушие. И вторые, которых он по каким-то только ему ведомым причинам, ненавидел.

«В кровавом поносе… в кровавом поносе…» – эти слова Барневица почему-то всплыли в мозгу Отто именно сейчас, когда он очищал от грязной земли смертоносный железный колпак перед своим носом.

– Эй ты, недоносок, ну что там?! – зловещим шепотом вопил Барневиц. – Я тебя точно прикончу. А ну ползи вперед.

– Герр обер-фельдфебель… – послышался жалобный голос Шульца. – Герр обер-фельдфебель, подождите. Кажется, Отто нашел…

– А ты заткнись, грязная скотина!.. Заткнись! Заткнись! – нетерпеливо орал Барневиц. Отто слышал глухой стук ударов, которые вместе с каждым выкриком сыпались на беднягу Шульца. Видимо, Барневиц окончательно потерял терпение. Он хотел здесь и сейчас во что бы то ни стало довести задуманное до конца – наконец-то увидеть, как лапландского тюленя Отто Хагена разнесет на куски очередная мина.

Отто аккуратно смахнул остатки пыли с металлической полусферы с облупившейся коричневой краской. Та самая, крайне чувствительная «Дрюкбугель». Его поначалу обманул кусок деревяшки, в который уперлось лезвие ножа. А Хаген принял его за деревянный футляр противотанковой мины. В тот же миг Отто принял решение. Он принял его всем существом, всем своим телом, которое в этот момент представляло собой единое целое с подсознанием и сознанием. Он ощутил железистый привкус в пересохшей глотке, когда его грязные, с почерневшими ногтями ладони почти машинально сгребали землю обратно поверх мины.