Я невольно вспомнил механика-водителя Прокофия Шпеня. Сколько раз этот рассудительный и умелый механик нас спасал и много чему научил. Он выжил в тяжелых боях и погиб, выходя из окружения, в сотне метров от наших траншей. Перетрусивший пулеметчик, не разобравшись, обстрелял группу, и Прокофию Петровичу досталась своя же, русская пуля в грудь. Как мы тогда удержались, не прибили того стрелка! Начистили морду, а человека не вернешь. Другие механики послабее были. Не хватало опыта.

Петр Илларионович Жуков, механик-водитель «тридцатьчетверки», тоже был неплохим специалистом. Но после того, как получил известие о гибели сына, словно с катушек съехал. Стал выпивать и погиб в той январской засаде вместе с заряжающим. Спаслись только мы со стрелком-радистом Сашей Черным, оба раненые. Но я экипажи не выбирал. Воевал с теми, кого дают. Правда, выгнал механика Грошева, когда вернулся из штрафной роты. Трусоватый, надломленный был человек. Про таких говорят, «из дерьма пулю не слепишь».

Однажды моими записями заинтересовался замполит. Снисходительно пробежал строчки Есенина, одобрил Константина Симонова, который, по слухам, был любимцем Сталина. Глянул и мои стихи. Слава богу, не дошел до записей бесед с танкистами. Хоть и любил с офицерами «по душам» поговорить, улыбался, но я ему не верил. Со временем понял его натуру. Держался за теплое место руками и ногами. Обязательно бы меня заложил и шум поднял. Чтобы показать свою принципиальность и нужность. Замполит в Новониколаевском госпитале, где я год назад лежал, из фронтовиков был, с покалеченной рукой службу нес, а этот считал, что большое дело делает, каждый день политинформации с помощниками читает.

Продолжая откровенные разговоры с ребятами-танкистами, нередко слышал я слово «судьба». Кому как повезет. Один из лейтенантов рассказывал, как сидели у танка, километрах в трех от передовой. Шестидюймовый фугас ударил в борт.

– Сплющился, лопнул, в броне трещина с палец, нас комками взрывчатки забросало, а снаряд не взорвался. Взрыватель, наверное, был неисправный. Удача или нет? У фрицев неисправные снаряды редко попадаются.

Очень много танков с экипажами гибли при отступлении и в котлах сорок второго года. Здесь ребята не стеснялись, костерили начальство, которое порой оставляло на произвол судьбы целые полки и дивизии. Я не обвиняю в трусости наших командиров высокого ранга. Приведу только высказывание немецкого генерала бронетанковых войск Фридриха Мелентина из его книги «Бронированный кулак вермахта», которую я прочитал сразу после выхода в 1999 году. С чем-то я был не согласен, хотя генерал подхваливал нас – победителей, но старательно втолковывал, какие грамотные операции проводил вермахт.

«Тактика русских, – писал немецкий генерал, – представляла собой странную смесь: наряду с великолепным мастерством существовала ставшая почти нарицательной негибкость русских атак. Безрассудное повторение атак на одном и том же участке, неумение своевременно реагировать на изменения в обстановке. Только немногие командиры среднего звена проявляли самостоятельность в решениях…»

Меня неприятно задело такое высказывание немецкого генерала о методах нашего отступления. Он писал: «Как принято у русских, из окружения были выведены прежде всего штабы, офицерский состав и некоторые специальные подразделения, а основная масса солдат была оставлена на произвол судьбы. Во всем районе не было захвачено ни одного штаба, а среди убитых не оказалось ни одного старшего офицера. Таким образом, русские сохраняли кадры для новых соединений».