И гости явились, их усадили на сцене, наступила торжественная тишина.

– Итак, мои дорогие, – пропела Анаит с приветливой улыбкой на бледном лице, на котором отчётливо выделялись синие, как синее небо Армении, разумеется, глаза, – разрешите представить вам наших московских гостей.

– А почему именно этих, а не каких-нибудь других? – возник перед ней депутат от оппозиции. – Учтите, я выступлю перед парламентом, я поставлю вопрос…

– Поставьте, – кивнула Анаит.

Депутат исчез, растворился в воздухе.

– Обозреватель из журнала «Новый мир», – с гордостью произнесла Анаит.

Гость встал, поклонился.

– Критик из журнала «Дружба народов».

Раздались аплодисменты.

– Рассказчица из Москвы, артист МХАТа, бард, режиссёр.

Бард поднял гитару, помахал ею. Раздался шквал аплодисментов.

Очень чёрные, поистине армянские глаза студентов, студенток и преподавателей университета впились в лица четырёх бледнолицых, прибывших из Москвы.

Лобастый, похожий на артиста Урбанского из кинокартины Райзмана «Коммунист» (мужественностью), но также на писателя Юрия Казакова, безвременно ушедшего из литературы (некоторой печалью), но также на артиста Крамарова, вернувшегося недавно из Америки в Россию (кажется, насовсем), обозреватель журнала «Новый мир» улыбнулся обаятельной, то ли русской, то ли украинской улыбкой и добродушным голосом произнёс: – Ну, вы все знаете, что такое журнал «Новый мир» времён Александра Твардовского, Константина Симонова, когда печатали Александра Исаевича Солженицына, Бека, Слуцкого…»

Аудитория дружно зааплодировала.

– Сейчас у нас тоже замечательный главный редактор Сергей Залыгин, выдающийся эколог.

Аудитория опять зааплодировала.

– Мы продолжаем традицию журнала печатать талантливую отечественную прозу, – продолжал обозреватель, – материалы по истории, философии, критике, а также мемуары…

И он с воодушевлением заговорил о методе социалистического реализма, с которым журнал боролся долгие годы застоя, о постмодернизме, андеграунде, о «деревенщиках» Белове, Крупине, Распутине, поменявших писательское дело на политические страсти, о Фазиле Искандере, Андрее Битове, Владимире Маканине, оставшихся верными самим себе, продолжающих писать «не снижая уровня», о молодых современных прозаиках, не боящихся никого и ничего, не обременённых никакими цензурными соображениями.

Аудитория заворожённо слушала. В первых рядах конспектировали.

– Постмодернизм, – задумчиво произносил обозреватель.

– Постмодернизм, – с восхищением повторяла студентка из первого ряда.

– Экспрессионизм, – говорил обозреватель.

– Экспрессионизм, – мечтательно вздыхала студентка из второго ряда.

– Простите, пожалуйста, повторите фамилию новенького прозаика по буквам, – попросил кто-то из задних рядов.

Обозреватель продиктовал по буквам.

– Хочу заверить, – улыбнулся он в конце выступления, – что наш журнал живёт, здравствует и будет жить, несмотря на уменьшившийся в силу разных обстоятельств тираж.

– А какой сейчас тираж?

– Пятьдесят тысяч.

– Всего пятьдесят тысяч? Раньше был, по-моему, миллион!

– Три миллиона было. Зато сейчас у нас самые верные, настоящие ценители отечественной прозы.

– А как выглядит журнал?

– Пожалуйста! – обозреватель вынул из полиэтиленовой сумки журнал, показал.

– Это настоящий? Сейчас такой выходит?

– Конечно.

– А почему обложка не синяя, а бледно-голубая?

– Нам сказали, что синяя экологически вредна.

– Можно поближе посмотреть?

– Пожалуйста, – обозреватель передал журнал сидящим в первом ряду, журнал стали листать, гладить, читать фамилии авторов, заголовки статей, передавали дальше.

– Можете оставить нам этот экземпляр? – робко спросил кто-то из преподавателей. – Для университетской библиотеки?