На следующий день двое жителей наткнулись на склоне одного из дальних холмов Чиена на лошадь Ракии и подслеповатого ишака. Как они туда забрались, понять не могли. Жена дяди, неулыбчивая Рыскал, отчитав Кано за выпитую бутылку водки, накинула верёвки на шеи лошади и ишаку, увела их в свой просторный двор.

Кано запер дом на замок, отнёс один ключ Рыскал, второй оставил себе и с пустым портфелем в руке, не глядя по сторонам, зашагал к автобусной остановке. Ему надо было вылететь в Москву. Послезавтра на киностудии «Мосфильм» был заказан зал для перезаписи. Съёмочная группа, томясь вынужденным бездельем, проклиная гостиничную жизнь в столице, с нетерпением ожидала своего режиссёра, чтобы наконец закончить фильм, от которого все так давно устали…

– Папа, смотри, бассейн! – воскликнула Нигора, поднимаясь с вишнёвого цвета курпачи, разостланной на линолеумном полу, подходя к окну, прикрытому занавеской из узорчатого шёлка.

Перед окнами, на том месте, где всегда был виден лишь голый пустырь, где иногда в жару появлялся старик Тахир из глинобитного домика рядом с заброшенным кладбищем, пасущий своих грустных овец, – и где только они находили здесь траву! – на пустыре, где в ветреную погоду вздымались с земли и уносились вдаль пыльные облака, принимающие формы костлявых верблюдов с торчащими покачивающимися горбами или огромных тюков ваты, шарообразных существ неземного происхождения, постоянно меняющих свои очертания, как бы клубящихся, на пустыре, где по ночам узбечка Зухра из пятой квартиры подолгу сжигала мусор, высыпая его из пластмассового ведёрка, если не успевала сдать его днём проезжающей мимо «мусорной машине», сейчас сверкал голубыми и зелёными плиточками круглый бассейн с прохладной переливающейся водой.

– Пап, я пойду купаться! И Саёру разбужу! – и Нигора, взяв со стула полотенце и грациозно изгибаясь, будто делала под музыку аэробику, направилась к двери.

– Стой, доча, подожди! – Рустам, одетый в хлопчатобумажные синие шаровары и ослепительно белую, облегающую рельефную грудь майку, стоял перед окном и, сдвинув классического рисунка персидские брови, пристально смотрел перед собой.

Он вспоминал сейчас, как памирским школьником резво вышагивал по горной тропинке из родного кишлака в районный интернат, как останавливался перед внезапно возникшим провалом ущелья, и, если провал казался узким, перепрыгивал через него, но каждый раз сердце на мгновение замирало…

– А вон кустики! Озеленение, что ли, начали? – посмотрев правее, удивилась Нигора.

За бассейном нежным пушистым облачком зеленели ровно подстриженные кустики южной акации.

Невидимый отсюда, лишь угадываемый по слабому гулу окружной дороги, показался новенький автобус оранжевого цвета. Остановился возле столба, на котором висела табличка: «Остановка». Дверцы открылись, поджидая пассажиров, потом захлопнулись, и автобус развернулся и плавно покатил в обратном направлении.

– Пап, теперь у нас остановка, не будешь больше опаздывать на работу! – сказала Нигора.

Рустам не ответил.

На второй курпаче у дверей пошевелилась Саёра, медленно приподнялась, спросила сонно:

– На что это вы там смотрите? Мусор, что ли, опять жгут?

Она прошлёпала босыми ногами по линолеуму, двигаясь не так грациозно, как Нигора, встала у окна рядом с ней, посмотрела и ахнула.

– Пап, это же Нурмухамедова ведут, из овощного ларька! Наконец-то его арестовали!

За бассейном появился молоденький, с золотым чубчиком синеглазый милиционер, ведущий перед собой спотыкающегося Нурмухамедова со связанными за спиной руками.

– Так и надо, не будет больше гнилые помидоры продавать! – сказала Нигора.