«Когда меня попросили выступить перед вами на ежегодной встрече вашего Сабха, я намеревался сказать несколько слов о предмете, предложенном сегодня на рассмотрение, – об индуизме. Сейчас я не знаю, исполню ли это намерение, ибо в то время как я сидел здесь, ко мне пришло слово, которое я должен сказать вам, слово, которое должен донести до всего индийского народа. Впервые я услышал его в тюрьме, из которой вышел, чтобы донести его до всех вас. Последний раз я приезжал сюда более года назад. Тогда я был не один: со мной вместе был один из крупнейших пророков современного национализма. Он прервал свое вынужденное затворничество в одиночной камере, ниспосланное ему Богом, дабы он мог услышать Его глас. Именно навстречу ему вы устремились огромными толпами, выкрикивая приветствия. Сейчас он далеко, за тысячу миль отсюда.

Нет и других моих соратников, с которыми я работал плечом к плечу. Буря, обрушившаяся на нашу страну, разметала их в разные стороны. На этот раз с вами я, вышедший из заточения после проведенного в тюрьме года и увидевший, как все изменилось. Тот, кто всегда был со мной, кто был связан со мной общей деятельностью, ныне заключен в тюрьму в Бирме; другой – на севере, томится в изгнании. Когда я вышел, я огляделся по сторонам – огляделся в поисках тех, к кому привычно обращался за советом и вдохновением. Но я не нашел их. Более того. Когда я попал в тюрьму, страна жила с девизом «Банде Матарам», в ней жила надежда, надежда миллионов людей, только что пробудившихся от спячки. Когда я вышел из тюрьмы, я думал вновь услышать этот призыв, но вокруг царила тишина.

Безмолвие обрушилось на страну, а люди казались сбитыми с толку; ибо вместо сверкавших над нами Божественных небес, исполненных видений будущего, теперь, казалось, нас давили свинцовые тучи, извергающие социальные громы и молнии. Казалось, никто не знал, в какую сторону двигаться, повсюду слышался один вопрос: «Что же будет дальше? Что мы можем сделать?» Я тоже не знал, куда идти, не знал, что дальше делать. И все же в одно я верил твердо: поскольку тот клич, те надежды были порождены Всемогуществом Бога, значит, и это безмолвие было ниспослано нам той же самой силой, и тот, Который живет в каждом призыве и в каждом действии, присутствует в тишине и в молчании. Он ниспослал на нас безмолвие, чтобы народ на мгновение остановился, взглянул на себя и познал Его волю. Я не впал в уныние от этой тишины: я привык к ней, находясь в тюрьме, и хорошо помнил, что именно из безмолвия и бездействия долгого года заключения я вынес важные для себя уроки. Когда Бепин Чандра Пал вышел из тюрьмы, он принес с собой вдохновенное послание. Я помню речь, с которой выступил он в этом зале. По смыслу и содержанию ее скорее можно назвать не политической, а религиозной речью. Он говорил о божественной реализации, пережитой им в тюрьме, о Боге внутри нас, о Всевышнем внутри нации, и во всех последующих речах говорил о более великом, чем обычные силы, способствующие движению, о более великих, чем обычные стоящие перед ним цели. Теперь я снова встретился с вами. Выйдя из тюрьмы, я снова получил от вас в Уттарапаре приглашение, но не на политический митинг, а на собрание общества защиты нашей религии. То же послание, что Бепин Чандра Пал получил в буксарской тюрьме, Бог ниспослал мне в алипорской. День за днем, в течение двенадцати месяцев заточения, он наделял меня этими знаниями и приказал поведать об этом вам, когда выйду на свободу.