Решением проблемы с пропитанием могло стать только трудоустройство, и он нашёл выход, даже в этой глуши! В конце восьмидесятых – начале девяностых найти работу можно было либо в милиции, либо у бандитов, ко вторым Игорь относился предвзято, а среди первых даже знакомые были – его отец. Александр Михайлович служил в соседнем райотделе и дослужился к тому времени до заместителя начальника РОВД, в звании майора милиции, но обращаться к нему за помощью, учитывая, мягко говоря, натянутые отношения, было глупо. Тем не менее новому потенциальному сотруднику, в местном отделении милиции обрадовались и после прохождения медицинской комиссии и заполнении кучи бланков и заявлений, предложили должность помощника участкового. Нескрываемую радость испытывал капитан милиции, которому в нагрузку дали ещё три населённых пункта, в которые входил и посёлок Яркий, в виде предпенсионного дембельского аккорда. В предвкушении передачи дел, молодому пополнению, капитан с упоением ежедневно возил Игоря на личном мотоцикле «Урал» по входившему в его зону ответственности населённым пунктам. Во время экскурсий он подробно рассказывал практически о каждом доме и его обитателях, знакомил с «нужными», как он говорил, людьми и параллельно знакомя с историей раскрытия чрезвычайно запутанных преступлений. Волею судьбы, нераскрытых преступлений века, внезапно, стало два – исчезновение гуся у милой старушки Полины Митрофаньевны и украденный, коллекционерами железобетонных конструкций, столб – опору линии электропередачи. Расследование первого преступления неминуемо и сразу же забуксовало, так как рассматривалось слишком много версий, начиная от «улетел на ЮГ», «заблудился у соседей» и заканчивая – «бабка сама съела своего гуся и забыла». Выбрать верную версию расследования и строго ей следовать было, практически, невозможно. Зато второе циничное преступление против человечности было раскрыто, как говорится, «по горячим следам», а именно: по следам волочения столба оставленных на поле, дороге и далее частному двору. Именно по этим следам Игорь с капитаном милиции, как Шерлок Холм и доктор Ватсон, обнаружили и столб, привязанный к трактору, и пьяных ого обладателей. Членораздельно объяснить, зачем им понадобился столб, преступники не смогли, но клятвенно пообещали вспомнить, при условии – капитан даёт им бутылку водки здесь и сейчас, а если две, то через пять минут они вкопают его на прежнее место или куда капитан им укажет, так как для них этот вопрос не принципиален.

Прервалась практически начатая государева служба крайне неожиданно – явившегося в ОВД на совещание Игоря вызвали в отдел кадров, и милая девушка озвучила принятое где-то решение: «Игорь Александрович, извините, мы не можем сейчас принять вас на службу – объяснять причины нет необходимости, но одно могу сказать – поговорите с отцом, а потом приходите к нам. Мы будем ждать. Уладьте с ним все дела, а мы пока документы ваши придержим у себя, чтобы в край не отправлять и восстановить вас в тот же день». Чудеса, подумал Игорь, обычно родители радуются успехам сыновей, а если уж и не радуются, то стараются не мешать и не лезть в их жизнь, но тут, видимо, совсем другая история и необъяснимая логика. Да и задача, видимо, другая – не дать встать на ноги. С точки зрения здравого смысла, понять это невозможно, тем более в отношении отца к сыну.

«Всё-таки здорово было» – подумал Игорь и услышал, как домой вернулась Надежда. «Привет, малыш», – с трудом повернувшись, поприветствовал он. «Привет. Бухаешь? Слушай, пока тебя не было, я подумала и решила, так как ты говоришь, больше не будет, теперь слушай меня…» – с порога и без прелюдий начала Надя. «Чудеса, – подумал Игорь, революции не бывает без ситуации, описанной вождём пролетариата – а это уже чистой воды бунт!» – решил Игорь, но вслух произнёс: «Музыку слушаю, никому не мешаю… Слушай, я не знаю, что произошло, пока меня не было, но сегодня я бух и в дискуссию вступать не хочу. Давай, перенесём выяснение, я даже не понимаю, чего, на завтра?» «Нет, никаких завтра не будет!» – в ответ на этот месседж Игорь прибавил громкости Розенбауму и отвернулся от продолжавшегося мятежа. От табуретки, летящей в него, он увернулся с непривычной для него грациозностью, также куда-то мимо пролетела цветочная ваза, громко разбившись за его спиной. «Блин, Малыш, ты чё?» – Игорь начал вставать с пола, чтобы положить конец началу разрухи и перевести метание домашнего скарба в вербальную перебранку, но тут в лицо ему полетели кусочки разорванных Надей фотографий друзей. Дело было совсем не в бумаге и не в оскорбительном выпаде, дело было в том, что повторить данные фотографии было уже невозможно, – некоторых друзей, запечатлённых на них, уже не было в живых, и он сорвался – первый раз в жизни, за себя, за них, за обиду на свою жизнь, за своё бессилие – хлёстким ударом ладони он сбил её с ног, аккуратно взял на руки и понёс в комнату. «Давай, поговорим завтра? Не сегодня. Сегодня я устал», – повторял он как мантру, – я сейчас свяжу тебя, утром развяжу, и мы поговорим», – с этими словами он снял портупею и крепко, но не туго связал руки супруги за спиной, перевернул её набок и добавил: «Лежи, сейчас найду ремень – свяжу ноги». Пока Игорь искал куда-то запропастившийся ремень, от парадной формы, Надя бросилась бежать – по коридору, на улицу, по снегу в соседний, офицерский двухэтажный барак, гордо называвшимся домом, к любимой подруге, тоже жене офицера. В тот день он поднял руку не просто на женщину –на свою любимую, с которой, казалось, прошли то, что другим парам даже в кошмарных снах не суждено было испытать.