Кивая, подруги убирают косметику обратно в сумки и в последний раз оглядывают себя в зеркале.

Волосы – уложены. Быстрый взгляд через плечо – сзади тоже все в порядке. Наклониться к зеркалу и проверить, не застрял ли между зубами шпинат – разумеется, нет. У таких девушек никогда ничего не застревает между зубами. Судьба слишком добра к ним.

Они уже идут к выходу, когда мой телефон начинает громко вибрировать – очередное сообщение от Коры. Та, что назвала меня Фредди Крюгером, останавливается и смотрит назад. Наши взгляды на миг встречаются, и я крепче обнимаю ноги.

– Девчонки, – шепчет она и тычет пальцем в мою сторону. – Мы здесь не одни.

Мои колени протестующе ноют, а я молюсь, чтобы девушки ушли. Не дай бог, они найдут меня – «это» – прячущуюся за сценой, словно Призрак Оперы. Было бы слишком для первого дня моей «нормальной» жизни…

Темноволосая девушка подходит вплотную к моему укрытию.

– Эй, кто здесь? Подслушивать нехорошо!

Я прикусываю губу, когда кожа на моих коленях трескается и кровь пропитывает штаны. Боже мой, только не это…

Пожалуйста, уходите.

– Да оставь, Кенз, наверняка какой-нибудь испуганный младшеклассник.

Да-да, оставь. Оставьте меня в покое.

Шаги останавливаются рядом со мной – ее обувь почти касается моей. Кенз берется за занавес – рябь идет по моему тканевому щиту, – и я беспомощно смотрю, как она отдергивает его.

Занавес полностью отдернут, выставляя меня на всеобщее обозрение: ноги прижаты к груди, а лицо наверняка не менее удивленное, чем у Кензи.

– Ой, мы не знали, что это ты, – говорит она, прикрыв рот рукой.

Я так и сижу, обняв коленки, – просто не знаю, что еще делать. Уйти как ни в чем не бывало, будто это не я пряталась и пыталась слиться со стеной?

Я отвожу взгляд, но поздно – несколько слезинок скатываются по щекам, отчего неловкая ситуация становится еще хуже.

Девушка отпускает занавес, и я слышу, как подруги шушукаются, нервно хихикая.

– Нет, давай ты, – шепчет кто-то из них, подначивая подругу. – Скажи: «Прости! И добро пожаловать в нашу школу!»

Потом они убегают так быстро, будто сцена охвачена огнем. Дождавшись, пока их смех и шаги стихнут, я наконец распрямляю ноги.

Оттянув компрессионное белье, я вижу сочащийся кровью квадрат ярко-розовой кожи на колене. Доктор Шарп расстроится, что его работа пошла прахом.

Звенит звонок, но я остаюсь на месте, вытирая кровь коричневым бумажным пакетом. Лишь спустя пол-урока я осмеливаюсь выбраться из убежища, и то сперва осторожно выглянув из-за занавеса. На столике лежит забытая ярко-розовая помада – когда-то я пользовалась именно таким оттенком.

Из зеркала на меня пялится мое отражение. Натянутая кожа оттягивает вниз нижние веки, открывая слишком много розовой слизистой, и кажется, что глаза вот-вот выпадут. Кора говорит, что из-за этого я похожа на очаровательного «щеночка». А по-моему, это делает меня похожей на статиста из «Ходячих мертвецов».

Я пальцами подтягиваю нижние веки вверх.

Эти девушки и не подозревают, что когда-то я тоже была нормальной, у меня были друзья, а в пенале валялась подводка для глаз, и на переменах я поправляла помаду и замазывала веснушки тональным кремом. Они начали издеваться надо мной, даже толком не узнав.

Будь моя жизнь греческой трагедией, до пожара я была бы главной школьной стервой, а после – усвоила бы несколько уроков доброты. Классический поворот сюжета.

Но я не была плохой. Обычная пятнадцатилетняя девчонка: по выходным ходила на матчи по американскому футболу и тратила кучу времени на подготовку к весеннему мюзиклу. Еще я была дочерью. Другом. Брюнеткой. Певицей.