Взяв Вальтрауд под руку, я прошел с ней в конец большой Г-образной комнаты, где около фортепиано собралась веселая и шумная компания, в которой выделялись немецкие специалисты Бреннер и Шонманн. На верхней крышке инструмента стояли несколько бутылок шампанского и бренди. Бреннер, с более, чем обычно, раскрасневшимся лицом, размахивал своим бокалом перед носом Шонманна.

– И я утверждаю, что испытание прошло успешно! – повторял он на повышенных тонах. – С лопатками все было в абсолютном порядке. Если бы не твои гении, которые ухитряются сделать г… из всего, к чему они прикасаются, мы бы уже через полгода запустили бы эту штуку в массовое производство. Из-за твоих болванов мы все еще на стадии экспериментов.

Этот спор, подумал я, может прояснить многое.

Бреннер, откинув голову назад, залпом осушил свой бокал и снова его наполнил. Шонманн отхлебнул бренди и стряхнул сигаретный пепел с рукава своего костюма.

– Вам легко так рассуждать, Бреннер, – промурлыкал он на своем мелодичном австрийском диалекте, – а еще легче перекладывать вину на других. Вы знаете не хуже меня, в чем причина неудач. Это качество работы местных так называемых инженеров, задержки с поставкой запасных частей и миллион других причин. В довершение ко всему власти сковывают нашу инициативу своими бюрократическими препонами. Месяцы уходят только на то…

– Бросьте! У меня на заводе все в полном порядке! Всегда! Почему бы вам не приехать и не убедиться? Вы увидите кое-что, чему стоит поучиться.

– Семейная ссора, господа? – вмешался я. – Я думаю, восьми часов в день на заводе достаточно, чтобы наговориться о производстве. Господа, я хочу познакомить вас со своей женой.

– О, новая госпожа Лотц! – воскликнул Бреннер. – Это большая честь, милая фрау. Должен признать, что у нашего наездника отличный вкус.

– Пожалуйста, садитесь, мадам, – сказал Шонманн после того, как я представил его Вальтрауд. – Вам принести что-нибудь выпить?

– Только не шампанское, – сказала Вальтрауд. – Пожалуйста, немного виски и много содовой.

– Один момент. А что для вас, Лотц?

– Я знаю, чем он травится, – засмеялся Бреннер. Он налил джин в стакан со льдом и протянул его мне. – Опрокинь это, дружище. Тебе надо нас догонять.

– Прозит! – поднял я стакан. – За ваши болты и гайки, или чем вы еще там целыми днями занимаетесь, ребята. Похоже, что даже по ночам. Надеюсь, что я не прервал ваше производственное совещание.

– К черту. П-п-ростите, милая фрау, – не унимался Бреннер. – Я не верю ни в какие совещания. Это все трепотня. На своем заводе я отдаю приказы, и их вы-п-п-олняют без всяких совещаний и подобной чепухи. Если кто делает шаг в сторону, я разрываю его на куски. Только так! Вот в этом ваша беда, Шонманн, – никакой дисциплины. Все вы слишком мягкие. Прежде чем принять кого-то на работу, я смотрю на его военный послужной список. Это говорит все о человеке. Самые лучшие – из люфтваффе. Пилоты, инженеры, некоторые из них летали в эскадронах самоубийц перед концом войны. Это замечательные ребята. Помните их песню? Та-ра-ра рам-та-та… – Он опрокинул еще один стакан, сел за фортепиано и ударил по клавишам. – Помните слова? Давайте споем вместе!

Подошел улыбающийся фон Леер, покачивая головой в такт песне.

– Я вижу, веселье идет по-настоящему, – сказал он старчески дрожащим голосом. – Господин Бреннер у нас всегда душа компании. Надеюсь, господин Лотц, это напоминает вам прежние дни, когда молодые были готовы умереть за идеалы в своем сердце. Сегодняшняя молодежь интересуется только транзисторами и декадентской американской музыкой. Когда я вспоминаю наших аккуратных немецких мальчиков и девочек в форме, марширующих под настоящую музыку… Давайте вспомним какую-нибудь из тех прекрасных песен. Может быть, «Мы маршируем дальше» или «Наше знамя зовет вперед». Я уверен, что Лотц еще помнит слова, – добавил он с заговорщической ухмылкой, которую заметили все присутствующие.