Я тоже поднялся и, слегка ткнув его под ребро, постарался его утешить:

– Не принимай это близко к сердцу, старина. Если тебя выгонят из армии, я всегда смогу найти для тебя теплое место в Германии. Если ты, конечно, можешь прожить без своих золотых нашивок.

– Что ты имеешь в виду, сумею или нет? Если мне понадобятся нашивки, я поступлю швейцаром в берлинской отель «Хилтон»!

Абдо собрался и снова стал, как всегда, веселым и независимым.

– Хорошо иметь жилетку, в которую иногда можно поплакать, – с усмешкой добавил он. – У себя на службе я не могу так говорить. Критику не любят.

Он попрощался со мной и с Вальтрауд, пригласив нас к себе домой в Гелиополис, и ушел, помахав всем на прощанье рукой. Его хромота – последствие ранения на Синае, когда его джип наскочил на мину, – сегодня была особенно заметна.

Наконец гости разошлись, и мы с Вальтрауд уже собирались спать, как я вспомнил, что мне еще надо поработать.

– Работа? – удивилась Вальтрауд. – В такой-то час?

– Мне понадобится минут двадцать, но это надо сделать сегодня. Сегодня я узнал кое-какие сведения, которые пригодятся нашим ребятам. Переброска танковой бригады на Синай – это очень важно. Через пару дней мне надо будет съездить туда и самому посмотреть все. Я подготовлю и зашифрую сообщение для передачи завтра в шесть утра. Это займет совсем немного времени.

– Я могу поехать с тобой на Синай?

– Почему бы нет? Хорошая мысль. Возьмем удочки и купальные костюмы, и для всех мы будем просто парой туристов, которые собираются отдохнуть на Горьких озерах. Никто нас ни в чем не заподозрит.

Написав и зашифровав сообщение для передачи следующим утром, я вкратце рассказал Вальтрауд о фон Леере.

– Он старый нацист, один из главных военных преступников. Был правой рукой Геббельса. Он не может возвратиться в Германию, так как там его упрячут в тюрьму. А в Египте ему предоставлено убежище, но египтяне не считают его важной птицей. Ему дали пост советника в каком-то министерстве и платят ничтожную зарплату. Он принял ислам и взял имя Омара Амина, но никто не принимает это всерьез – все по-прежнему зовут его фон Леером.

– А чем он для тебя интересен? И кажется, даже для Бауха?

– Для меня он не важен. Кем бы он ни был в прошлом, теперь это выживший из ума старый дурак. Меня совсем не интересуют его бесконечные воспоминания о Третьем рейхе, где он был полковником СС, но меня интересуют люди, которые бывают у него в доме. А к нему приходят важные специалисты по ракетам и авиации – немцы и австрийцы, такие, как Бреннер, Шонманн, Швамм, Фогельзанг. Скоро ты с ними познакомишься. У фон Леера также бывают такие важные фигуры, как Пилц и Штенгель. Некоторые из них не очень интересны. Например, неотесанный Бреннер, который начинает рыгать и петь непристойные немецкие песни после третьего стакана виски; но, поддерживая с ним хорошие отношения, я могу получать надежную информацию о том, как у них идет работа. Ради этого я даже готов рыгать и петь вместе с Бреннером.

Я объяснил Вальтрауд, как важно следить за работой немецких специалистов и получать через них информацию об успехах египтян в области авиации и ракетостроения, а также более общие данные о передвижении войск, их вооружении, боевой подготовке, о состоянии дорог и военных аэродромов и т. п. От них же удавалось получать интересную политическую информацию о том, что происходило за кулисами египетской политики.

– Знаешь, – в заключение сказал я Вальтрауд, – любопытно, что то же самое интересует и Бауха. Я тебе говорил, что он какая-то темная лошадка. Меня давно уже интересует, чем он в действительности зарабатывает себе на жизнь.