И провела ножовкой по батарее.

Гостья завизжала, и уже в следующее мгновение отбивалась от домработницы обеими, совершенно свободными руками.

– Да… самый целительный в таких случаях фильм – это «Техасская резня бензопилой»! – рассмеялась Катерина. – Потому что видели его все.

Борис Черкасов с утра был не в настроении. Во-первых, после каждого телефонного разговора с Соломиным ему становилось ясно, как много он потерял… и все только потому, что в Кремле в очередной раз поменялась сексуальная ориентация. Во-вторых, вчерашняя четвертинка была не последней, и он добавил еще и получил очередную бессонную ночь, прошедшую в перебранке с женой, уговаривавшей его бросить пить, закодироваться, и сменить работу. И, конечно же, ни того, ни другого Борис делать не собирался. Работа ему даже нравилась, и он все больше чувствовал себя востребованным, а пил… ну пил просто потому что пил. В конце концов, это не бабье дело указывать мужчине, что делать!

Он вздохнул и потянулся за бутылкой коньяка, которая дежурила в тумбе стола. Он всегда держал ее на пожарный случай. Сейчас был именно тот самый случай, а трубы, как говорится, горели с утра пораньше. Но едва он вытянул бутылку из укрытия, как в дверь постучали, и раздосадованный Борис вернул дежурную бутылку на место.

– Входите!

Дверь отворилась, и на пороге возник не так давно появившись в институте и уже совершенно доставший Черкасова своей торговой жилкой коммерсант-издатель Алек Кантарович.

«Принесла нелегкая», – подумал Борис и кисло кивнул.

– Входи. Чего тебе?

Черкасов не считал нужным говорить этому сопляку «вы» и намеренно «тыкал» ему, заодно указывая, где его место в институте. Но главное, теперь, когда он достаточно четко указал Юре Соломину главного «козла в огороде», все еще не посаженный в камеру Кантарович откровенно раздражал его.

– Здравствуйте, Борис Васильевич.

– И ты не хворай. Зачем пришел? – повторил раздраженно Черкасов.

Гость уже видел, что зашел не вовремя, но не отступил.

– Борис Васильевич, я, наверное, не вовремя. Но у меня короткий вопрос.

Черкасов высокомерно кивнул.

– Если короткий, то валяй!

– Мы поставили в план некоторые новые издания на следующие три квартала.

– И?

Черкасов демонстративно уставился на прыщ, выскочивший у Алека на носу и тщательно замазанный маскирующим гримом.

«Вот баба!»

Алек смутился; он явно не знал, как отвести этот зубодробящий взор чекистского оптического прицела, и от напряжения даже икнул.

– Ой! То есть я хотел сказать, что принес вам список. Можно заверить?

– Список? – поднял брови Черкасов и кивнул на свой стол. – Ну, раз принес, выкладывай.

Кантарович придвинулся, явно смущаясь, положил перед ним папочку с тесемочными завязками и, так же неясно чего смущаясь, отступил назад.

Борис видел, что Алек, по слухам уже начавший зарабатывать весьма и весьма приличные барыши на издательстве, экономил на всем: покупал самые дешевые картонные папки, использовал самую низкокачественную бумагу, и даже скрепки у него были мало того, что железные, так еще и ржавые. При этом одевался он с иголочки.

Черкасов поморщился и развязал веревки. Выложил листы и попытался сосредоточиться. Это получилось не вполне четко. Тогда он решил довести начатый процесс до логического завершения и повернулся к Алеку.

– Так. Давай ты сейчас погуляешь полчасика, а потом зайдешь ко мне. Я посмотрю список и скажу тебе все, что думаю по этому поводу.

Кантарович забеспокоился.

– Борис Васильевич, только мне нужно обязательно не позже…

– Ишь, ты! – Черкасов скорчил старческую рожу и шутовски зашепелявил. – Куда торописся, милай?