– А я от бабы! – обволакивая улыбкой, доверительно сообщил Пётр Дёмин. – Было на книжке сто двадцать и… – он махнул рукой. – За два дня.

Моторист блаженно зажмурился. Он его не слышал, оставшуюся часть пути подавленно молчал.

Снова уйдя в свои мечты, юноша опять орудовал ветошью так, как будто его кто-то подгонял. Он успел полюбить своё судно и охотно делал любую работу. «Волочаевск» совсем не казался ему изношенным, негодным. Он не понимал, почему его нужно отправлять «на гвозди» и не верил в это.

Когда он поднялся на верхнюю палубу, яркий свет резанул глаза. При в едён на я в порядок, она показалась незнакомой. Радовали глаз надраенные латунные части. Вода за бортом изгибалась густым бутылочным стеклом, слепила солнечными зайчиками. Ярко зеленела картошка на огородах Андреевки на противоположной стороне залива. Перед огородами серел, без признаков жизни, пришедший на отстой сторожевик.

За камбузом, на высокой деревянной скамейке, нежились на солнце три женщины.

Они вполголоса пели, покачивая в такт ногами:

Женщины пели, демонстративно не замечая мужчин. Только крайняя, миниатюрная чёрненькая, увидев Петра, потупила взгляд. Тот довольно ухмыльнулся, наклонившись, юноше показалось громко, сказал: «Моя блядюшка!»

За обедом говорили о завтрашнем «Дне рыбака» и о приближении тайфуна. И о том, и о другом – возбуждённо, с шутками и смехом. Юноша слушал с нетерпеливым восторгом – неужели ему повезет, и он увидит настоящий тайфун! Однако, когда речь заходила о тайфуне, в интонациях чувствовалась какая-то озабоченность, напряжение, словно говорили о дополнительном рабочем дне.

Анатолий в рубахе и без штанов сидел на койке, рассматривая свои детские изуродованные полиомиелитом ноги. Левая у него была короче правой, отчего он хромал.

– Тут жидкость какая-то скапливается, – говорил он, морщась, щупая распухшее покрасневшее колено. – Мне её уже отсасывали. В больнице. Года два назад разгружали мы вагон с цементом в Березайке. Мешки бумажные, рваные, навалены, как попало, до потолка… Пообещали нам за вагон двести – сразу на руки, как разгрузим. На четверых. И вот, чувствую, хрустнуло в коленке. Аж слёзы из глаз!

– А ты сходи в больницу, пусть тебе опять пососут! – ухмыльнулся Морозов.

– Да сходи! Сходи! – окрысился Анатолий. Морозов загоготал. По – детски, с ямочками на щеках, улыбнулся «Витёк первый». Юноша оторвался от чтения и с сочувствием посмотрел на Анатолия. Он уже слышал, что при устройстве на работу у Анатолия были какие-то медицинские сложности. Наверное, на это и намекал Морозов.

– Ещё помогает компресс из спирта или из бычьей желчи, – Анатолий посмотрел вверх, уловив сочувствующий взгляд юноши. – Из бычьей желчи лучше…

– Мне б только до зимы. Зимой я ложусь в больницу, месяца на три. Имею право, у меня документ есть. Лежу, книжки читаю, телевизор смотрю! – Анатолий мечтательно зажмурился.

– Что ты там всё читаешь? – с интересом спросил он, вновь подняв голову.

– «Труженики моря» Гюго, – ответил юноша, не прерывая чтения.

– Гю – го? – переспросил Анатолий, как бы пробуя это слово на вкус. – Интересная? Дай потом почитать, а?

– Да я уже прочитал, на, возьми! – юноша с поспешной готовностью закрыл книгу и протянул Анатолию, радуясь возможности ему услужить.

– Возьми, читай! – повторил он и смутился, потому что до сих пор не решил, как называть Анатолия – на «вы» или на «ты».

– Я её уже пять раз читал, – быстро заговорил он, чтобы объяснить свою поспешность и скрыть смущение. Он без сожаления прервал чтение ещё и потому, что дочитал до главы «Твоей жене, когда ты женишься». Он не мог смириться с нелепой добровольной гибелью человека, способного победить морское чудовище, стихию, в одиночку вырвать у моря паровую машину! Человек, против которого всё и вся, месяцы живёт среди воды и камней, питаясь ракушками, выполняет немыслимо тяжёлую работу – и побеждает! Тем горше его бессмысленная гибель. Юноша восхищался Жильятом и презирал Дерюшетту – как можно Жильяту предпочесть красавчика священника! Он вообще не понимал, как мужчина может быть священником или артистом балета!