Фирсов, который хотел было уже что-то сказать в ответ, вдруг захлебнулся воздухом и закашлялся. Такое неизгладимое впечатление произвели на него провидческие способности собеседника.

Толпа, возжелавшая скорейшего и тщательнейшего расследования всех обстоятельств столь запутанного дела, придвинулась ближе, чтобы ничего не упустить.

Багажник открыли. И синяя канистра, и разноцветная щетка были на месте. Толпа осуждающе загудела и заволновалась.

– Он подсмотрел! – неуверенно вякнул Фирсов.

Ему никто не поверил.

– Извините, – сказал я Оглоедову. – Ну кто бы мог подумать!

Фирсов понял, что свои сдают его окончательно, и он остаётся один. Неописуемый ужас нарисовался на его лице. Я думаю, что именно в эту самую секунду он горько пожалел о том, что затеял историю с розыгрышем Кирилла.

– Ну моя же машина! – плачущим голосом произнёс он. – У меня и документы на неё есть!

– Поддельные! – рубанул воздух широкой, как лопата, ладонью Оглоедов.

Толпа трусливо отшатнулась.

– Не поддельные! – проскулил Фирсов.

– Покажи!

Предъявленные документы на машину произвели на Оглоедова не самое лучшее впечатление. Он даже расстроился, похоже.

– Как настоящие! – сказал осуждающе. – Ну надо же, как научились липу клеить!

– Не липа! – дёрнулся Фирсов.

– У тебя небось инспектор какой-то знакомый, да? – не услышал его Оглоедов.

– Знакомый! – воодушевился Фирсов. – И еще у меня в ОМОНе друзья! И в отделе этом … ну, как его … который по организованной преступности! И даже … в охране президента свои люди есть! У меня там кум работает! Вместе с кумой!

Он нёс всю эту белиберду с одной-единственной целью – найти себе защитников, пускай даже мифических.

На Оглоедова, похоже, подействовало. По крайней мере, он отпустил, наконец, ворот растерзанной рубахи бедного Фирсова.

– Твоя, говоришь, машина, – произнёс задумчиво.

– Моя! – немного осмелел Фирсов.

– И документы у тебя на нее есть …

– Есть! – ещё более осмелел Фирсов.

Оглоедов заглянул в салон и попросил до сих пор остававшегося в машине Кирилла:

– Слышь, братан, выйди-ка на минутку!

Кирилл перечить не стал. Вышел. В следующее мгновение Оглоедов своим кулаком, огромным, как кувалда для забивания свай, шарахнул по крыше фирсовского «жигуленка», отчего в той крыше образовалась внушительных размеров вмятина, а лобовое стекло вывалилось и упало на капот. Оглоедову этого показалось мало. Он примерился и ударил в дверцу ногой, закованной в устрашающего вида ботинок пятьдесят неизвестно какого размера. Поскольку машина у Фирсова была довольно древняя и коррозия уже сделала своё чёрное дело, дверцу Оглоедов пробил насквозь. Только ошмётки ржавчины по сторонам разлетелись.

– Ох! – наконец-то подал голос близкий к состоянию невменяемости Фирсов.

– Можешь ездить, если она твоя! – мстительно сказал Оглоедов. – Дарю!

Но всё-таки машина ещё казалась ему недостаточно подготовленной для передачи в надёжные фирсовские руки, и он последовательно ударами своих ужасных ботинок проломил фальшрадиаторную решётку, разбил две фары, проломил ещё одну дверцу – со стороны пассажира, а другую дверцу просто отломал и бросил её на асфальт. Ещё он хотел оторвать крышку багажника, но там то ли крепления оказались понадёжнее, то ли металл не так был изъеден ржавчиной – в общем, не получилось. Зато он эту крышку здорово изуродовал, чуть ли не в трубочку свернул, и о том, чтобы закрыть багажник, теперь не могло быть и речи. Ну, про вырванную с «мясом» приборную доску, сломанный руль, оторванный воздушный фильтр и карбюратор я вообще молчу. Через какие-нибудь пять или десять минут это уже и не «Жигули» были вовсе, а груда искорёженного железа, которая не только не стоила ничего, но ещё требовалось понести кое-какие расходы для транспортировки этого металлолома до ближайшего пункта вторичной переработки чёрных и цветных металлов.