– Как видишь.

– И дома?

– Везде.

– А другую одежду не пробовали носить? – спросила девочка лет десяти с умным видом.

– Пробовал, – вздохнул Семен, – но в другой, я выгляжу смешно.

Дети засмеялись, а Семен, вместе с Мишей, вошел в подъезд. Они поднялись на пятый этаж и вошли в квартиру. Поставив сумку в коридоре, Миша пожелал: – Выздоравливайте, – и вышел.

Семен, не переодеваясь, прошел в комнату. Это был его дом, здесь он чувствовал уют и покой. Жил он один и это одиночество не тяготило его. Привык. Как-то не сложись у него серьезные отношения с женщинами. Те делали попытки, но их женское чутье вовремя им подсказывало, что надо остановиться, потому, как между ними всегда будет еще одна, о которой они ничего не знают, а он никогда не расскажет, но, что она была, было это ясно. И потихоньку исчезали из его жизни. На смену им, со временем, приходили другие, но все повторялось, за одним исключением.

Семен нашел прелести в одиночестве, когда оно посещало его, сложно было найти, но нашел: тишину, покой, возможность придумывать номера, зная, что никто не войдет и не задаст вопроса, отвлекая от только что появившейся мысли. Он давно знал, что мысль, если ее спугнуть, исчезает и на ее место придет только копия, но уже более блеклая и скучная, а истинная исчезает. Бывали исключения, но в основном исчезали. И поймать не поймаешь. Чуть отвлекся и все – ищи ветра в поле. И только ее легкий смех еще мог раздаваться, что потерял и теперь она свободна, выбирать к кому прийти.

В углу дивана сидела игрушка клоуна, которую ему подарили еще детстве. На кукле были такие же штаны и рубашка, как и у него, смешные ботинки. Русые в желтизну тряпичные волосы растрепаны, на щеках веснушки, большой рот был вытянут в улыбке, чуть приплюснутый нос и ярко синие глаза под дугами бровей. Весь его вид вызывал улыбку радости. Семен взял клоуна, посмотрел в его глаза, которые были такими же, как у хозяина, почему его и подарили, и сказал:

– Ну, что Кузьма, чуть беда со мной не случилась. Да, брат, такие дела.

Кукла была амулетом, и он всегда возил ее с собой, лишь иногда меняя ему одежду, которая время от времени приходила в негодность. Не выпуская клоуна из рук, он достал потемневший фотоальбом, сел на диван, осторожно открыл, словно боялся, что его далекое прошлое, запечатленное в черно-белых и цветных фотографиях, вдруг исчезнет, освободившись или вдруг его там уже нет, и вместо них пустые пятна.

Посадив куклу рядом с собой, Семен увидел на первых фотографиях мальчишку, каким он был много лет назад, где было все ясно, кто друг, а кто враг, где черное, а где белое, и не было никаких оттенков в отношениях между людьми. Школьная фотография напомнила, откуда появилось прозвище ШУТ, что он услышал в презрительно насмешливой интонации.

Мысли о прошлом увлекли его, и это прошлое не замедлило появиться, очень яркое, зримое и казалось его можно потрогать рукой. Семен погрузился в воспоминания, словно единственное, что у него осталось – это воспоминания.

– Да, девчонки, скоро разлетимся кто куда. Когда сможем увидеться? Разве только кто-то со старым грузом войдет в новую жизнь, – говорила светловолосая девушка.

– Ты, о чем?

– Тань, вот ты с Семеном будешь встречаться после школы?

– Да, ты что!? Зачем он мне? Он же шут, – это прозвучало с усмешкой. – Он собирается в цирковое училище, и что? Мне встречаться с шутом? Не смеши. Он до сих пор в куклы играет.

– Какие куклы?

– Да у него дома кукла-клоун, он говорит, что это его амулет. Да, что о нем.

– А зачем встречаешься?

– Весело с ним, не глупый, симпатичный, но не для серьезных отношений. Я иногда не понимаю, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Видимо у артистов не все в порядке с головой, всегда играют.