Эммет покачал головой.

Неудачи…

Так сказал мистер Обермейер. Дела не поправить. И банкир был прав, отчасти. И уж если говорить о невезении, отцу Эммета хватало его с лихвой. Но Эммет знал, что не только в невезении было дело. Ошибок Чарли Уилсон наделал столько, что тоже хватило с лихвой.

Отец Эммета приехал в Небраску из Бостона в тысяча девятьсот тридцать третьем году с молодой женой и мечтой стать земледельцем. Двадцать лет он пробовал выращивать пшеницу, кукурузу, сою, даже люцерну и всякий раз терпел неудачу. Если культура требовала влаги, наступала двухлетняя засуха. Когда затевал светолюбивую, с запада ползли тучи. Природа безжалостна, можно возразить. Равнодушна и своенравна. Но если фермер каждые два-три года меняет культуру? Даже мальчиком Эммет понимал, что человек не соображает, что делает.

За сараем стояла импортная немецкая машина для уборки сорго. Когда-то ее сочли необходимой, потом стала ненужной и давно простаивала – отец почему-то не собрался ее продать, когда перестал выращивать сорго. Так и оставил на площадке за сараем, под дождем и снегом. Когда Эммет был в возрасте Билли и друзья с соседних ферм приходили к нему играть – тогда, в разгар войны, они готовы были взобраться на любую машину и вообразить, что они на танке, – но к этой они даже не подходили, инстинктивно чувствуя, что это плохая примета, что в ржавом железе засела неудача и надо держаться от него подальше, из вежливости или из чувства самосохранения.

И вот однажды вечером – Эммету было пятнадцать, и учебный год заканчивался, – он поехал на велосипеде в город, постучал в дверь мистера Шалти и попросил работы. Мистер Шалти был так удивлен этой просьбой, что усадил его за стол и велел принести кусок пирога. Он спросил Эммета, с чего это вдруг мальчик, выросший на ферме, захотел все лето заколачивать гвозди.

Не в том дело, что Эммет знал мистера Шалти как человека дружелюбного, и не в том, что жил он в одном из самых красивых домов в городе. Эммет пришел к мистеру Шалти с такой мыслью: как бы жизнь ни повернулась, плотнику всегда найдется работа. Дом, как ты складно его ни построй, ветшает. Петли разбалтываются, половицы истираются, крыша течет. Достаточно пройтись по дому Уотсонов, и увидишь тысячу мест, где время возьмет дань с хозяйства.

Летними месяцами бывали ночи, когда гремел гром или свистел суховей, и Эммет слышал тогда, как в соседней комнате возится в постели отец – и не без причины. Потому что фермер с заложенным хозяйством подобен человеку, идущему по перилам моста, раскинув руки, с закрытыми глазами. Это такая жизнь, когда разница между достатком и разорением измеряется несколькими днями дождя или несколькими ночами заморозков.

А плотник не мучается по ночам бессонницей, беспокоясь о погоде. Ему крайности погоды на руку. Он рад метели, ливню и смерчу. Грибок, нашествие насекомых – тоже кстати. Силы природы медленно, но неуклонно подтачивают дом, подрывают фундамент, трухлявят балки, крошат штукатурку.

Ничего этого Эммет не сказал, когда мистер Шалти задал ему вопрос. Он положил вилку и ответил просто:

– Я вот как думаю, мистер Шалти: это у Иова были волы, а у Ноя – молоток.

Мистер Шалти рассмеялся и тут же нанял Эммета.

Большинство фермеров в округе, если бы их старший сын вечером пришел домой и объявил, что нанялся к плотнику, устроили бы ему такую взбучку, что он не скоро бы забыл. А потом, возможно, поехали бы еще к дому плотника и сказали бы ему пару ласковых, чтобы в другой раз ему не захотелось вмешиваться в воспитание чужого сына.

Но в тот вечер, когда Эммет, придя домой, сказал отцу, что договорился о работе с мистером Шалти, отец не рассердился. Внимательно выслушал. Подумав минуту, он сказал, что мистер Шалти хороший человек, а плотницкое ремесло – дело полезное. И в первый день лета он приготовил Эммету плотный завтрак, дал еды с собой и благословил на работу у чужого.