Ну, а потом окончательно рассвело, всадники спешились, оказавшись заурядными туркменскими пареньками. Тренер стал рассказывать о достижениях и проблемах, и ахалтекинцы, надменно грациозные, нервные, аристократично утонченные, всем своим видом показывали, что не имеют к этой прозе жизни ни малейшего отношения.

В Киргизии, в поселковом Доме приезжих компания местных ученых-животноводов, находясь в командировке, варила и ела баранину. Все сидели вокруг стола. Доктор наук брал из казана мясную кость, немного отъедал от нее и передавал кандидату. Кандидат наук точно так же, откусывал своё и передавал младшему научному сотруднику. У сотрудника эстафету принимал ассистент. Так мясо ходило по кругу, соблюдая субординацию, ни разу не заблудившись. Сбой произошел лишь один раз – это когда в круг пригласили меня, журналиста из центра. Доктор наук достал кость из казана, слегка надкусил и передал прямо мне. А я уж ее из рук не выпускал.

Ух, какой красавец стоит на далеком рейде в окружении всякой водоплавающей мелочи! Неужели мы к нему идем? Так и есть. Катерок Волжского пароходства доставляет меня прямо под могучий бок теплохода под названием «Волго-Дон».

А он только нас, оказывается, и дожидался. Тотчас за кормой вскипает вода, ревут двигатели. Теплоход весь дрожит, напрягаясь и пробуя силы перед дальней дорогой. Там внизу, под стальными листами, что-то бубукает, ухает, а прислушаешься – тщательно выговаривает, будто выстукивает со вздохом: «Пятеро-там, пятеро-тут, пятеро-там, пятеро-тут…» Всё быстрее, быстрее, всё ближе, потом всё сливается в общем ликовании: «Пятеро-пятеро-пятеро-пятеро!..» Слава тебе, господи, соединились, ревут.

На корме, под навесом, вместе с матросами смотрю, как разворачивается и отдаляется берег. Город Горький проплывает перед нами в разрезе – пассажирская пристань, набережная, нижегородский кремль, откос со знаменитой лестницей, памятник Чкалову, пляж, трамплин…

На корме пахнет вяленой рыбой и свежевыстиранными тельняшками. Я и не заметил, как подошел капитан.

– Ну вот, познакомимся. Александр Иванович. У нас тут все Ивановичи. Первый штурман – Геннадий Иванович. Второй – Арсентий Иванович. Только вот третий маленько подкачал – Павлом Сергеичем назвался.

И он повел меня наверх, в рубку.

Рубка – просторное, застекленное со всех сторон помещение. Каких только приборов здесь нет! Отсюда видно далеко-далеко. Внизу – длинное, наглухо закупоренное тело теплохода все как на ладони. Второй штурман объясняет что-то двум практикантам и передает одному из них рукоятки управления.

– Ну вот, знакомьтесь, располагайтесь. Каюта вам выделена. Лазайте всюду, где захотите. Что непонятно будет – спросите. Обо всем еще наговоримся – путь до Ленинграда большой. Заскучаете у нас с непривычки…

Чего это я заскучаю? Какая тут может быть скука? Сидишь, как в клубе кинопутешественников, а перед тобою разворачивается бесконечное живое кино под названием «Великая русская река Волга». Эх, благодать!..

День светлый и ясный, река раскинулась широко. По одну сторону тянутся песчаные плесы, вылизанные водой до того, что они стали похожи на глянцевую бумагу, по другую – нависла береговая крутизна. Над рекой на травяной пушистой подстилке стоит чистая молодая дубрава. Никогда такой красивой дубравы не видел! Отражение ее покачивается, извивается в кривом зеркале волны.

А из-за поворота выплывает маленькое приземистое село.

На безлюдной пристани сидит женщина. Чего она сидит на самом краю? Утопиться, что ли, хочет?.. Да нет, о чем-то мечтает… Старуха ходит в своем огороде, сбрасывает с обрыва что-то ненужное, корешки и ботву… Мальчик, поглядывая на теплоход, катит по самому краю обрыва на велосипеде. Голова его на одном уровне с рубкой, и он старается заглянуть сюда, подсмотреть, что тут у нас такое. Ему, наверное, изо всех сил хочется к нам. А мне хочется в его село. Он, должно быть, окает, как наш капитан.