– Доброе утро тэт Таэш. Вот уж не ожидала Вас увидеть, здесь, – смотрительница сделала ударение на последнем слове.

– Доброе утро госпожа Акория. Я прогуливалась по саду, после бдений и учуяла блинчики Лили. Запах был такой непреодолимо прекрасный, что я рискнула ворваться в Вашу обитель. Лили, добрая душа, налила мне чаю. – Она с наигранным сожалением и раскаянием, потупила взгляд. Отвернувшаяся к раковине повариха, делала вид, что моет посуду, её плечи ходили ходуном.

Голос девушки был приглушённый, тягучий, как нуга. Странно, но Роун кожей ощущал звук её голоса. Он понимал, что слышит её, но при этом тело настойчиво сообщало ему, что слова запечатлеваются на коже, и этим способом поступают, как бы текут, в голову. Когда она отвела глаза, он выдохнул, саван спал, звуки окружающего мира хлынули на него. Госпожа Акория повернулась.

– Чего застыл? Отнеси молоко в ледник.

Роун метнулся мимо неё на дрожащих ногах, размахивая сосудами. У него в голове билась одна мысль – это ОНА. Он повернул в боковой проход, сбежал по каменным ступеням вниз, пролёт, площадка, ещё пролёт вниз. Здесь было очень прохладно, одинокая слабая лампа висела в углу, полумрак окутывал. Он осторожно поставил на плиты свою ношу, плечи ныли. Повернулся к большой круглой двери из камня с серебристыми прожилками, передвинул затвор, потянул на себя. В лицо пахнуло холодом, свет лампы, проникший через приоткрытую массивную дверь, заиграл бликами на огромных кусках льда в каменных нишах. Вдоль стен стояли стеллажи уставленные сосудами, заваленные свёртками и прочей утварью, заполненной чем то неведомым. С потолка на крючьях и цепях свисали большие куски мяса, а иногда и целые туши. Холод остудил воспалённый разум. Лихорадочно метущиеся мысли приостановились, он глубоко вдохнул и выдохнул, ощущая, как холод проникает ему во внутренности. Поставив на нижнюю полку сосуды с молоком, Роун вышел из ледника, запер дверь и медленно поднялся по лестнице, молясь, чтобы ОНА ещё была там, чтоб ещё хоть краем глаза поглядеть на неё, ещё раз убедиться.

Её там не было, впрочем как и кружки с чаем, и блюда с блинчиками. Поварих и служанок стало в разы больше, они порхали по кухне, занимаясь своими делами и переругиваясь. Лили повернулась от дымящейся плиты и заметила его.

– Доброе утро красавчик! Что-то припозднился сегодня. Хорошо, что у меня был запас молока, а то и не знаю, что делала бы.– Она весело хихикнула и подмигнула.– Что смурной такой? Наткнулся на тэт Таэш? – Она расхохоталась.– Не дрейвь! Она не кусается! Вот держи! – Она бросила ему свёрток вощённой бумаги. – Подкрепишься по дороге. Беги скорее, надо забрать на пристани розовую рыбу, корабли давно уже пришли с ночной ловли.

Роун зарделся как мальчик, сжал в руке тёплый свёрток, от которого восхитительно пахло и выскочил из кухни. Лили хоть и была на добрых десять лет старше, но сильно нравилась ему. Её пышные формы и задорная улыбка, не раз нарушали его сон.

История Портуса была древней, очень древней, настолько, что считанное количество современников могло бы более или менее связно поведать отдельные куски сего «трактата». Как это водится, многие страницы истории были начисто затёрты, какие то извращены, вывернуты наизнанку и поданы под таким соусом, что смысл первоначального события менял своё значение на противоположное. На протяжении веков, а может и тысячелетий, тут у историков и философов существенные разногласия, хитросплетения взаимоотношений правящих домов – падение одних и возвышение других, захваты собственности, перевороты, восстания, казни на площадях и убийства в тёмных переулках, клятвы в верности и предательства… запутались в такой клубок, распутать который было не под силу уже никому. По большей части, население земель Портуса было безграмотным, а потому существовала альтернативная линия толкования истории, сложенная из легенд и преданий. Эта линия существенно видоизменялась от поколения к поколению, так как современность неизбежно прикладывает свой творческий талант к трактованию событий давно минувших, а иногда и описывает события, вовсе никогда не происходившие.