В конце ноября Бэбс и Мак ссорятся. Когда я просыпаюсь наутро, то сразу понимаю: случилось что-то дурное. Атмосфера в пентхаусе переменилась. Сам воздух как будто стал тяжелым и затхлым, как в шкафу, который давно не открывали. Я роюсь в памяти, что такого могла сказать, какие такие мелкие проступки и пакости совершить. Но в конечном итоге это бесполезное занятие. Если Бэбс хочет на меня злиться, она всегда найдет причину.

Тем вечером за обедом она рассказывает мне, что случилось. Ко мне это не имеет отношения. Слава богу.

– Беттина, – говорит Бэбс, – урок этикета. Мак безнадежен, когда доходит до подарков. Представь себе. Вчера ночью я стою на четвереньках, жду, когда Мак трахнет меня в зад. Он достает из дипломата смазку. Я с самого начала дала ему понять, что, если он желает анального секса, пусть сам смазку покупает, я ему не склад. Пока он роется в поисках тюбика, я вижу коробочку, завернутую в глянцевую белую бумагу и со смешной такой маленькой открыткой. Первая ошибка: никогда не прикрепляй открыток к важным подаркам. А потом по лавандовому бантику на свертке я догадываюсь, что он взаправду ходил в Guillard. В долбаный ювелирный Guillard! Так предсказуемо. Там же сплошной мусор продают. Но я понимаю, он хотел как лучше, приложил усилия, поэтому решаю спустить все на тормозах и только беспечно роняю: «Кто-то ходил за покупками».

Я понятия не имею, что такое смазка, но уверена (слишком уж быстро и чересчур громко Бэбс все повторяет и повторяет «Долбаный Guillard»), что все пошло не так, как планировалось. Подарок был не для нее.

– Мак говорит: «Да, у Мэгс скоро день рождения». Слава богу, думаю я. Нет, правда. Не придется открывать дурацкую шкатулку и не выдавливать всякие там наигранные «спасибочки». Пора возвращаться к насущным делам. Но от упоминания о подарке у него пропала эрекция. Я решаю дать ему передохнуть и говорю только: «Плевать мне, для кого он. Мне просто хочется знать, что там». А он в ответ: «Ожерелье из таитянского жемчуга». Но я-то знаю, что у него капусты не хватит купить что-то путное. Такое, что выведет из себя других женщин, когда Мэгс это наденет. Готова поспорить, чертова побрякушка в кулачке у нее уместится. Все становится скучным, поэтому я щелкаю пальцами и говорю: «Хватит!» Он возвращается в постель. Я решаю перекатиться, забросить ему ноги на шею и крепко сжать. Он натирает свой член гелем, и я ввожу его себе во влагалище. Мой анус теперь вне доступа. Пусть-ка дома попробует.

На следующий день Бэбс идет в ювелирный магазин и покупает себе жемчужное ожерелье с бриллиантами. Едва переступив порог, она мне его показывает. Жемчужины огромные, как серые градины, а бриллианты – как яркие лучики серебряного солнца, которые распорют тебе шею, если наденешь слишком быстро.

Дав мне подержать ожерелье, она заговорщицки говорит:

– Вот какие жемчуга полагается получать в подарок. Если мужик не может их себе позволить, пусть дарит букеты.

На следующее утро я поздно спускаюсь к завтраку. Наша повариха Лили варит мне овсянку с корицей. Лили я люблю больше всех на свете. Даже больше Брук Шилдс. Она черная, выросла в Теннесси и всегда называет меня «сахарок». Волосы у нее черные, с седыми прядями. Она полная и плотная, и лицо у нее некрасивое, но если бы мне позволили выбирать себе маму, я выбрала бы Лили. Лили работает в нашей семье с тех пор, как Бэбс исполнилось восемнадцать. Она – единственный человек, кто не боится Бэбс. У нее есть Иисус.

Я сажусь за пустой стол. Стейси разрешено спать допоздна, потому что я сама могу одеться и на автобусе поехать в школу. Лили подходит ко мне и говорит: