— Спасибо.

Надеюсь, третьей порцией наемся.

— Прекрати жрать, дура, — зашипела Карина.

Меня затрясло от злости. Отдала свою кашу, теперь можно морщиться от отвращения, глядя на меня. Наверное, жрёт шоколад, тупеет и не видит, что происходит вокруг.

— Сама дура!

Карина протянула руку к моей тарелке, и, словно пелена упала на глаза. Я не помню, как завизжала, как вырвала миску, как каша полетела на пол. Карина толкнула меня, я бросилась на неё, мечтая вцепиться в волосы. Она полоснула меня ногтями по щеке, я ударила её по руке. Карина толкнула меня в грудь, я покачнулась и, рыдая, бухнулась на пол.

— Психичка!

Собирая руками кашу, поливая её слезами, я тряслась, подвывая над испорченной порцией. Почему такая же, как и я, смеет издеваться надо мной? Каша липла к пальцам, толком не собиралась, а я, рыдая, мучительно обчищала дрожащие пальцы о края тарелки. Перед носом, словно в размытом фокусе возникли чёрные начищенные ботинки. Секунда оцепенения, к горлу подкатил тошнота, и меня вывернуло кашей прямо на ботинки.

— Что происходит?

По стальной интонации узнала обладателя черных ботинок. Ненавижу!

Над головой послышался испуганный голос Карины.

— Майе нельзя много есть после голодовки. Она хотела… третью порцию. Мы…я отобрала тарелку…, каша нечаянно упала.

Подняла на секунду голову. Надо мной возвышался начальник лагеря в форме – наглаженных тёмно-синих брюках и голубой рубашке. Мне было не стыдно за то, что я, сплёвываю горькую слюну на пол. Всей душой до приступа тахикардии я презирала этого циничного, самоуверенного садиста. За то, что урод Стас свернул мне челюсть грязным способом и бросил в тумане, начальник поручил запереть меня в комнате, чтобы впредь была сговорчивей.

Полковник, что-то сказав подчинённым, исчез из поля зрения. Вытерев рот рукой, я поднялась на дрожащие ноги. Ко мне подошёл Кирилл.

— Приказано в медчасть.

Мой взгляд на стойку с консервами и галетами он проигнорировал. Через полчаса столовая закроется, и я опять останусь без пайка на день. Сучьи условия.

— Шевелись, чего застыла.

Под взглядами женщин, я пошла к выходу. Что там говорят про горделивую осанку и расправленные плечи? Не вывезла я изображать героиню с ровной спиной, когда смотрят мне вслед. Пусть других волнует собственная гордость, у меня её давно нет, главное, своими ногами иду. Сосущее чувство голода никуда не делось, сердце колотилось как бешенное, мелкая дрожь сотрясала тело.

До медпункта мы добрались быстро. На этот раз дверь была открыта, и мы вошли без стука. Лохматый кудрявый доктор, похоже, избегавший парикмахера, оторвал взгляд от ноутбука, с интересом уставился на меня. Мой нестандартный случай два дня назад привнёс в его практику много нового. Повезло ему, отлично потренировался, два раза удачно вывихнутую челюсть на место поставил.

Охранник и док обменялись приветствиями.

— Какие проблемы?

— Э… переговорим на улице.

Они вышли, а я без приглашения пододвинула стул к столу, села, подперев ладонью щёку. Мужской персонал лагеря (почему-то я в этом не сомневалась) практиковал с осуждёнными сексуальный контакт. И Карина, судя по её виду, уже знает об этом, слишком быстро с неё сполз лоск, и исчезло королевское выражение превосходства. Оля тоже выглядела испуганной, я бы даже сказала забитой. А ведь начальник, скорее всего, взял себе кого-то? Кто из нас самая молодая и красивая? Конечно, Оля. На вид совсем молоденькая, кожа чистая, губки бантиком, талия осиная. Прелестная юная, свежая девочка!

Хлопнула дверь, вернулся док, сел за стол, посмотрел неодобрительно на меня, пододвинул ближе ноутбук.