На следующее утро, проснувшись, я почувствовала себя глупенькой дурочкой, у которой от воспоминания о его руке, обвивающей мою талию, немножко захватывает дух. Ну, почему я удрала? Надо было остаться. Надо было дождаться, пока он проснется, поблагодарить за славно проведенное время и вбить его номер в свой телефон. Только, как ни тянуло меня до дрожи в руках погладить его по щеке, запустить пальцы ему в волосы или скользнуть ладонью по его лбу, я понимала: не получится. Тогда я не могла позволить себе ничего лишнего в своей жизни, отвлекающего от учебы, а он как раз и был тем самым «лишним». Если бы мы встретились в трезвом состоянии, я бы (так мне представлялось) с легкостью втрескалась по уши, потеряла бы себя в нем, забыла бы все, ради чего вкалывала всю свою жизнь. Я решила, будет куда легче пойти на попятный и заявить, что переспала с ним, потому что была пьяна – так легче, нежели признать, что дала маху. Я не жалела о том, что уступила своему желанию заняться сексом с симпатичным парнем. Другое дело – то, как я к этому отнеслась и как повела себя на следующее утро. Вместо того чтобы расслабиться с ним рядом, я выскользнула из-под его руки, отстранилась от его теплого, ставшего родным тела и… начала комплексовать. В голову лезли мысли о том, как ему будет гадко проснуться утром рядом с каким-нибудь уродливым троллем. По крайней мере, мне он при свете дня показался еще сексуальнее. Мне пришлось, изображая из себя трусливого койота, отгрызать собственную лапу, чтобы выбраться из-под него. Второпях накинув на себя одежду, я оставила своего первого мужчину голым и крепко спящим в постели. Никто даже не пошевелился, пока я перешагивала через безжизненные тела, разбросанные по всему дому, проделывая путь позора «наутро после». Я выскочила за дверь и с головой окунулась в яркое сияние утра.

Целых шесть раз я поворачивала обратно, чтобы вернуться к тому дому и дождаться, когда он проснется. И каждый раз отговаривала себя, пуская в ход один и тот же довод: «Ты использовала парня, чтобы наконец-то избавиться от своей глупой невинности. Разве тебе на самом деле интересно, зачем он это сделал?» Совершенно определенно: я не была самой симпатичной из всех собравшихся там девчонок. Конечно, кое-кто из общаги уверяет, что я просто прелесть, и, полагаю, наверное, так оно и есть, только вот что конкретно он видел, когда смотрел на меня? Может быть, просто почуял, что я на ту ночь – верняк? Я бы предпочла вспоминать его нежным, чуть пьяным, пылким парнем, который меня и от девственности избавил, и рассмешил. Мне вовсе не хотелось знать, а вдруг он какой-нибудь мерзкий бабник, который прокладывает свой путь по постелям в порядке алфавитного списка фамилий студенток, и мне просто достаточно повезло, что он добрался, наконец, до «М».

Когда я пришла домой, Лиз заставила меня раз за разом повторять рассказ о случившемся, чтобы лишний раз повизжать, а потом сообщить, как она рада за меня. И ничего страшного, что у нее «сорвалось с его бычарой-приятелем», потому как она нашла одного симпатягу по имени Джим, который оказался на той пирушке один-одинешенек… и это ее любовь с первого взгляда.

Лиз продолжала повизгивать и похлопывать по спине еще пять недель, пока однажды, придя домой с занятий, не нашла меня сидящей на полу ванной в окружении белых пластинок, каждая из которых гласила: «Беременна», истерически ревущей, с соплями, сползшими до самых губ, и бормочущей сквозь рыдания что-то про молоко и коров, делающих тест на беременность.

Два месяца Лиз сопровождала меня во время моего крестового похода в поисках парня. Имени его приятеля она спросить не успела – стоило ей встретиться взглядом с Джимом, «весь остальной мир исчез» (может, она изрекла какую-то другую, столь же отвратную чушь). Мы связывались с учебными частями, пролопатили дюжину ежегодников в надежде отыскать парня на каком-нибудь снимке. Даже пытались отловить эту страхолюдину Ники, которая меня толкнула, но безуспешно.