– Я не ухмыляюсь.

– А что же ты делаешь?

Я и не заметил, как она потихоньку просунула руку в отверстие и, сложив пальцы клювиком, клевала мою руку, пока не добралась до лица и не раздвинула уголки моего рта.

– Ха-ха. Я так и знала!

В детстве бывает приятно немного поболеть.

Лучше, конечно, при этом ходить в нормальную школу, потому что тогда это превращается в маленький праздник. Но если ты учишься дома, то ничего не меняется. Разве только тебе разрешат устроить себе «логово».

– Ладно, – сказал я. – Я дам тебе подсказку.

– Хорошо.

– Я играю в нее прямо сейчас.

Я распахнул одеяло и быстро взял в руки «Геймбой». Мама наклонила голову и скосила глаза на картридж. – Донки Конг!

– Можешь войти.

«Логово» было просто свободным пространством между стеной и спинкой кровати, но я натянул сверху лоскутное одеяло, заткнув его конец за батарею. Мне нравилось там прятаться. Можно было играть в игрушки или смотреть телевизор через щель между занавесками.

Мама опустилась на четвереньки и заползла внутрь.

– Покажи мне, как в нее играть.

– Зачем тебе?

– Что, думаешь, это не для мам?

Места было маловато, но, в каком-то смысле, получилось даже лучше. Уютней.

– Держи большие пальцы на клавишах. Видишь человечка внизу?

– Угу.

– Это Марио. Твоя задача – подняться по лестницам до самого верха, и чтобы тебя не сбило бочкой.

– А что наверху?

– Его подружка.

– Не принцесса?

– Это другая игра. Она уже началась, сосредоточься.

Когда первая бочка сшибла ее, она сказала, что это нечестно, потому что она уже почти добралась до вершины.

– У тебя еще есть две жизни. Подсказывать тебе, когда надо прыгать?

Она не ответила.

– Мама, говорить тебе, когда надо прыгать?

Она поцеловала меня в щеку.

– Да, пожалуйста.

Я не умею читать мысли. Я не могу сказать, что мама при этом подумала. Иногда мне кажется, что люди могут помещать мысли мне в голову или, наоборот, забирать. Но с мамой ничего такого нет.

– У тебя лучше получается, чем у папы.

– Правда?

– Он так и не сумел дойти до второго уровня.

Моя мама сделана из острых углов и торчащих костей, ее особо не пообнимаешь. Но она пристроила на колени подушку, чтобы я мог положить на нее голову, и мне было удобно.

На обед она приготовила тушеные овощи.

Обычно мы едим за столом. Но в этот раз мы отнесли наши тарелки в «логово». Я вдруг почувствовал вялость и безразличие.

– Поешь хоть немного, милый.

– Глотать больно.

Мама посмотрела мое горло и сказала, что миндалины по-прежнему опухшие и что, когда поедим, она заварит мне еще Лемсипа, а потом взяла мою ложку и стала кормить меня, как маленького, подбирая кусочки еды с подбородка. И вдруг она сказала:

– Почему больше одной жизни?

– Что?

– В компьютерных играх. Какой смысл в дополнительных жизнях? Никакого.

– Просто такие правила.

Она покачала головой.

– Но ведь это глупо, правда? Может, поиграем в Лилу[2]?

Я открыл было рот, и она запихнула в него еще одну ложку. Не какую-нибудь пластиковую ложечку, и не детскую. Обычную ложку.

Он врывался в мою комнату и ждал, стоя у изножья моей кровати, широко раскрыв глаза и почти не моргая. Иногда, когда у меня не было настроения, я отсылал его. Сейчас жалею.

Но чаще, заразившись его энтузиазмом, я, еще не до конца проснувшись, вставал с постели и загружал N64. Мы сидели в креслах-мешках, играли в Марио 64 и спорили о том, как можно разблокировать Луиджи. Без четверти семь к нам обычно заходил отец и говорил, что сегодня мы должны прилежно учиться, а он идет зарабатывать нам на хлеб. Мой отец всегда так выражается. Зарабатывать на хлеб. Мне нравится.

Но вообще-то, он заходил в мою спальню не для этого, а чтобы мы с Саймоном могли проделать ставший уже привычным трюк. Мы обычно слышали, как он поднимается по лестнице к двери моей спальни. Его шаги было трудно не услышать, потому что он носил тяжелые ботинки со стальным носком, и еще он хотел, чтобы мы его слышали. Он нарочно тяжело ступал и обычно говорил маме что-то громкое и недвусмысленное, типа: