“Я так хочу, чтобы лето не кончалось!” – Приглушенно звучала из кабинета товарища диспетчера песня Пугачевой. Должно быть, там стоял радиоприемник. А может быть даже магнитофон.

Застыв на мгновение в коридоре, я заслушался. Забавно. Эту песню. “Звездное лето” я мог послушать в любой момент и в прошлой жизни. Однако здесь, сейчас, она звучала как-то совсем по-иному. По-новому.

Повременив еще немного, послушав мелодичные “ла-ла”, я постучался и вошел в кабинет завгара.

– Ну что, – сказал я с порога, – снял коробку, разобрал. Милости просим. Гляните, – посмотрел я на механика по ремонту Степаныча, – что там, с ней, произошло.

Степаныч, видя мое веселое лицо, нахмурился и вжал голову в плечи. Завгар Федотыч глянул на наручные часы, приподнял брови.

– Ого. Шустрый ты, Игорь. Лихо справился.

– Это только половина работы, – сказал я весело, отчего механик посмурнел еще сильнее, – самое тяжелое впереди. Вот только чтобы собрать коробку, мне нужны запчасти.

– Погодим еще, – начал механик Степаныч, – посмотрим сначала, за чей счет будет ремонт: за колхозный, или за твой личный, Землицын.

Было видно, как ему не нравится, мое выражение лица. Кажется, Степаныч решил, что я улыбаюсь, чтобы позлить его. Конечно же, это было не так. Я просто испытывал невероятное удовольствие от проделанной работы. Мне казалось, что еще никогда я так не радовался результату своего труда.

– А что там с коробкой то случилось? – Посмотрел на меня завгар вопросительно.

– Мда… Развалился подшипник, – Вздохнул завгар Федотыч.

– Налицо некачественная сборка детали, – суховато сказал я, – Шар выскочил из обоймы. Застрял между шестернями вала и второй передачи. Выбил я заразу, – я показал слизанный шарик, лежавший на моей грязной ладони. Все с интересом склонились над рукой, – главное – зубья сильно не покаршились. Чуть напильником рихтануть и сцепятся.

– Эх! Тьфу ты! – Махнул рукой завгар и поднялся от коробки.

Разборку коробки пришлось проводить прямо тут же, на месте. Все ремонтные боксы с ямами и верстаками были заняты сломанными машинами. Еще с прошлой моей жизни я помнил, как сложно было туда попасть. В большой семье клювом не щелкают. Кто первый поломался того и яма.

Вот я и взялся за КПП прямо у правого колеса ГАЗа. Работать было неудобно, но привычно. На удивление привычно. Казалось, не было тех сорока лет, что пролетели между той и этой жизнью.

Я радовался, когда сливал черное пряное масло из агрегата, обделав им все руки и даже рубашку. Радовался, когда срывал тугие винты с крышки. Радовался даже выпресовывая молотом вал.

Все просто горело в руках, и времени я не замечал.

Когда я позвал завгара к машине, вместе с ним уцепились и оба механика. Механик по ремонту Степаныч, с нашей ссоры был темный, как вырытая ночью могила. Он свел суровые брови, а нос его от нахмуренности стал казаться еще больше.

Механика по выпуску Никиту Олеговича Федотова я помнил еще из прошлой жизни. Это был очень крупный мужик под пятьдесят. Высокий рост и крупное тело его создавали такое впечатление, будто смотрит механик на всех с надменностью и холодом. На самом деле это было не так. На широком лице с крупными лошадиными чертами горели очень добрые глаза. Был Никита Олегович добрым, спокойным и немного меланхоличным человеком.

Когда я привел завгара и механиков к своему рабочему месту, все окружили коробку, как котелок с кашей. Принялись заглядывать внутрь. Брали и критически осматривали детали, старательно разложенные мной на сером куске материи.

– Запчасти сыпятся, как песочные, – сказал очень низким голосом Никита, – Женя Лыков подшипник и шестерни менял в КПП. Так и месяца не отъездил. Подшипник также развалился и зубья все послизал.