Когда Голован вытащил бутылку «Перцовки», опорожнённую лишь наполовину, глаза Узбека заблестели.

– А не позвать ли нам Профессора? Сообразим на троих. Давно такой удачи не выпадало.

Профессор тоже был бомжем. Получил прозвище от Голована с Узбеком за то, что помимо тряпья и еды собирал на помойках журналы, газеты и книжки. Читал всё подряд: и стихи, и романы, и даже философские трактаты.

– Ты хоть понимаешь, что читаешь? – с удивлением спрашивал на первых порах Узбек, заглядывая ему через плечо и пытаясь пробежать несколько строк.

– А как же! – торжественно отвечал Профессор и начинал объяснять. У приятелей просто дух захватывало: до чего ж умный! Настоящий профессор!

Итак, собрались втроём. Выпили без тоста, уже не ожидая счастливых перемен. Потянулись к закуске: грудинка, колбаска разная, солёные огурчики, копчёная скумбрия, ещё какая-то рыбка жареная. И хлебушек, чёрный и белый. Видать кто-то выкинул остатки с праздничного стола. Живут же люди!

– У меня дома жена и дети остались, – в который раз плакался Узбек, пропустив горячительное. – А я даже письма не могу написать: денег нет на конверт. Да и о чём напишу? Работу не нашёл, рыщу по помойкам вместе с бездомными котами!

– Умолкни уже, – с досадой перебил Голован. – Чего припёрся в Москву? Оставался бы в Узбекистане. Жёнка, поди, уже кого-нибудь пригрела заместо тебя.

– Жену мою не тронь! Она – честная женщина.

– Честная! Ой, насмешил! Все бабы – подлый народ. Им только деньги давай. Я вон работал в автосервисе. Весь измотанный домой возвращался. И спина, и руки до утра гудят… А ей не жалко, лишь бы «мани» приносил. Как с работы вытурили – собрала манатки и ушла. И всё, что я вот этими руками заработал, к матери перевезла. А ты: «Жена, жена!»

Голован сник. Тут заговорил Профессор:

– На то они и женщины, чтобы мужик на них работал. Ничего тут не поделаешь… Да… А от меня дети, родные дети отказались… Как я их любил! – Тут он всхлипнул и, отвернувшись, смахнул рукой слёзы. – Пока работал, ничего не жалел. Захотели велосипед – пожалуйста, захотели магнитофон – пожалуйста. Потом компьютеры появились, я и комп им купил, а сам в одном костюме и в пир, и в мир. Ботинки починю, а новые, думаю, потом… Сердце мне грело, что они радовались. А если кто заболеет, я ведь самые лучшие продукты… Когда Ася была жива, мы вместе их чёрствость переносили. Одному совсем невмоготу стало…

– Сам виноват, – сказал Узбек, не поднимая головы, – нечего было так баловать: всё только для детей. Надо с пелёнок приучать, чтоб о родителях заботились. – А сам подумал: «Неужто мои, драгоценные, со мной так же обойдутся? Нет, мои лучше, такого не позволят». И вздохнул от тяжких мыслей.

– А у меня детей никогда не было, – вмешался Голован. – Я всегда об этом переживал, а теперь, послушав Профессора, подумал: «Слава Богу!» Вишь, как с отцом родным обошлися! Ты сам-то откуда родом?

– Из Красноярска. Работал заведующим КБ, – ответил Профессор с гордостью.

– КГБ что ли? – переспросил Голован.

– КБ – конструкторское бюро, – поправил Профессор. – Мы там такие проекты!.. Впрочем, это неважно.

– В Москву зачем приехал? Работу искать? – спросил Узбек.

– Какую работу, я уже старый. Сестру хотел найти, да не нашёл. Может, умерла. Она постарше меня…

«А, может, тоже по помойкам скитается», – подумал Узбек, но вслух произнести не решился.

– Сёстры тоже ненадёжные, – пробурчал Голован. – По себе знаю. Не очень-то приютят. У них своя семья, дети опять…

Насытившись и наговорившись, все трое задремали. Голован улёгся на коврик, найденный на свалке. Узбек устроился, подложив под голову слонёнка, в котором хранил документы. Профессор остался сидеть, прислонившись к тёплой трубе.