В таких страстных войнах, какой была Вторая мировая, тремя десятыми процента – такой малой кровью – Родину не спасешь и независимость не отстоишь, никакие гениальные фильмы не помогут. В жестоких и судьбоносных войнах XX века сложилась одна арифметическая закономерность. В настоящих опытных, боевых, хорошо организованных армиях, воодушевленных либо высокими идеями патриотизма, либо агрессивной, тоталитарной пропагандой, соотношение павших на поле брани солдат и офицеров приблизительно таково: на десять солдат погибал один офицер. Эта цифра – свидетельство мужества офицеров, разделявших в роковые минуты свою судьбу с подчиненными. Это – норма хорошей армии. Она приблизительно одинакова и для армии советской, и для немецкой. Если офицеров гибнет гораздо больше (1:3, как во французской), значит, армия, несмотря на мужество офицеров, плохо подготовлена. А если наоборот? В борьбе за независимость Польши на одного офицера погибало 32 солдата. Может быть, польские офицеры – а среди них ведь было немало и младших – умели успешно прятаться за солдатские спины?..
Но, скорее всего, дело в другом. Не отказывая шляхетскому сословию в личной храбрости, надо сказать, что при всем при этом у Польши за последние 3–4 века не было сильной армии. Русский историк Сергей Михайлович Соловьев в чтениях об эпохе Петра I воздал должное власти и народу за готовность во имя будущего к аскетической жизни, к небывалым трудам, к жертвам и подвигам, к долгим изнурительным войнам на пространстве от Черного моря до Балтийского. Соловьев считает, что именно во время этих войн окрепли нравственные силы русского народа, затянувшего пояс, чтобы создать и содержать настоящую армию. Государства, не решившиеся в то время на подобные жертвы, по мнению историка, не имели достойного будущего. «У нас перед глазами, – пишет он о Польше, пригласившей на свой трон саксонского курфюрста вместе с его армией-нахлебницей, – страшный пример, к чему ведет отвращение от подвига, от жертвы, к чему ведет войнобоязнъ. Польша была одержима в высшей степени этой опасной болезнью… Тщетно люди предусмотрительные, патриоты, указывали на гибельные следствия отсутствия сильного войска в государстве континентальном, указывали, как Польша теряет от этого всякое значение; тщетно на сеймах ставился вопрос о необходимости усиления войска: эта необходимость признавалась всеми; но когда речь заходила о средствах для войска, о пожертвованиях, то не доходили ни до какого решения, и страна оставалась беззащитной, в унизительном положении. Когда всякий сосед под видом друга, союзника, мог для своих целей вводить в нее войско и кормить его на ее счет., От нежелания содержать свое войско, от нежелания жертвовать… принуждены были содержать чужое, враждебное войско, смотреть, как оно пустошило страну».
А русский посланник в Польше князь Григорий Долгорукий писал о том, сколько польское высшее сословие тратит на придворные балы, на оперу, на польских дам, и философски резюмировал: «Хотят они на коней сесть, только еще у них стремян нет, не по чему взлезть»…
Опереточная форсистость польской армии убедительно показана в воспоминаниях киевлянина – свидетеля оккупации шляхтой столицы Украины («Поляки в Киеве в 1920 году», Петроград, издательство «Былое», 1922 г.).
Автор описывает военный парад на Крещатике в только что оккупированном городе:
«…весело и бодро шла под звуки военных оркестров цветущая молодежь Польши, сплошь франты, сразу покорившие сердца демократического Киева… Положительно подавляли своим великолепием офицеры и генералы. Это была уж не опера, а цирк, gala-выезд превосходных наездников, сплошь князей, баронов и графов по внешнему виду, на чудесных лошадях, каких только в цирках и на скачках можно видеть