Постоянно посещая спортивный зал в районе метро «Медведково» я перезнакомился со всеми спортсменами. Подобно моим, проблемы были у половины, некоторым из них помогал Григорий Барятинский, бывший офицер КГБ, с которым и у меня завязались приветливые отношения. От меня же он был в курсе моих перипетий, разумеется вкратце и без некоторых подробностей. Проработав с палатками чуть больше двух месяцев, однажды, уже собираясь под вечер домой, произошел резкий разговор с четырьмя спортивного вида парнями. Они требовали долю, я посчитал что это несправедливо, за что получил зуботычину, на которую разумеется, ответил. Видно решимость моя оказалась выше их желания и они ретировались, как оказалось лишь до ночи.

Приехав, как обычно, с утра я обнаружил разозленного родственника и сгоревшую вместе с товаром палатку, в чем и был обвинен, и что, конечно, я признал. Впоследствии двоих, из тех парней я видел разговаривающими с Григорием, из чего сделал соответствующий вывод, но тот сослался на случайность, ведь место, где были эти торговые точки, подпадало под его «юрисдикцию». Но это было после, а сразу по прекращении конфликта я отправился в «Бомбоубежище», так в простонародье назывался тренажерный зал, потому что именно в нем и находился.

Занимающихся почти не было, Барятинский с двумя страхующими его парнями делал «присед», навесив на прогнувшийся гриф почти 300 кг, я присоединился, правда по своей программе. Денег в бюджете семьи осталось на один – два дня, в зале задолженность за месяц и так далее, и тому подобное.

Гриша заметив, а может и сделав вид, что обратил внимание на мою озабоченность, ведь мне только после стало понятно, что все это было подстроено заранее и как кажется теперь не без участия «покупателя»:

– Привет Леш… Че такой смурной? Очередной бизнесок дал трещину или дома не все ровно?… – Наполнение речи Григория была странно непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств, обретая другие интонации, меняя сленг, построение фраз, лексику, даже логику доказательств и объяснений. Переход на блатной жаргон, не получался таким настоящим и последовательным, благодаря чему обретал специфический окрас, присущий только ему, что, как не странно, не было минусом в общении с представителями блатного мира, напротив воспринималось стремлением следовать традициям старых сидельцев, говорящих либо совсем на «мурке», либо на чисто русском, но допускавшим разные варианты в зависимости от уровня арестантов, чтобы показать равенство с каждым.

Возможно это было последствием хорошего воспитания, привитой привычки уважения к родному языку, высшего образования, что все вместе сопротивлялось необходимости прибегать к жаргонной лексике.

Барятинский смотрел взглядом дежурного на эскалаторе в метро, казалось совсем не интересуясь ответом, я это заметил, и ответил бесцветно:

– Привет, Гриш. Да дома все нормально… – Святая простота – повествуя о случившемся, даже тогда не знал, что он был в курсе всего со мной происходящего еще до самого происшествия со сгоревшей палаткой. Беспризорников и праздношатающихся молодых людей после срочной службы армии было хоть отбавляй, а вот серьезного контингента, типа меня не хватало. Были и еще причины, о них читатель узнает чуть позже:

– Да въехал ты в жир ногами, в нааатуре бедааа…, обещать ничего не могу, но пока вот тебе два предположения. Мы тут ЧОП мутим, наверняка понадобится твоя помощь. А так…, случайно знаю – ребятки «бибиревские» команду себе подбирают…

– Да какая, Гринь, команда, мне бы что-нибудь официальное, ну хотя бы на половину…, а так спасибо, конечно. С ЧОПом помогу с удовольствием, может еще что-то, а сайгачить, как твои… Гриш, у меня семья, да и не по душе мне все это, если повезет, обратно в армейку вернусь…