Довоенная жизнь. Мы жили на углу Невского и улицы Восстания, напротив Московского вокзала, в самом центре города в коммунальной квартире из 10 комнат. Мой дедушка (отец моего отца) был довольно богатым человеком. До революции это была его квартира, в ней жил он с семьей, со своими детьми. Дедушка уехал из России за рубеж где-то в начале 20-х годов. В части комнат квартиры, ставшей коммунальной, остались жить его дети: мой отец и его три сестры. Моя мама вошла в большую семью, но я была единственным ребенком в этой семье. Несколько лет назад это и соседние здания снесли и на их месте выстроили торговый центр «Стокманн». Фасад нового здания копирует фасады старинных зданий.

Мама была сначала тоже терапевтом, а потом приобрела специальность фтизиатра и стала работать как туберкулезный врач. Она работала в туберкулезном диспансере Кировского района. Летом, чтобы вывезти меня за город, она старалась взять отпуск на своей основной работе и временно работать врачом санатория в каком-нибудь курортном месте. Поэтому с трехлетнего возраста мы всегда с мамой уезжали на лето. Мы были в разных местах: на Кавказе, на Черном море, на Азовском море. Последние два года перед войной, в 40-м и 41-м году, мама не уезжала далеко на юг. Было ощущение, что вот-вот начнется война, и было страшно далеко уехать.

В июне 1941 года мы с мамой уехали в санаторий, не очень далеко от Ленинграда, в Старую Руссу. Мама, как обычно, устроилась туда на лето работать врачом. Было неспокойно. Помню мамину сослуживицу, которая все время говорила, что вот-вот начнется война. Я ненавидела ее лютой ненавистью из-за этих страшных разговоров.

Война. Блокада. 22 июня был хороший теплый день. Все так врезалось в память, что даже помню, в чем была одета. Я была в кино. И когда вышла из кино, оказалось, что началась война. Надо было срочно возвращаться в Ленинград, а для этого маме надо было уволиться с работы, оформить документы, достать билеты на поезд. Всю дорогу домой мы видели плачущих женщин, они провожали сыновей, мужей в армию.

Вскоре после начала войны неожиданно умерла моя тетя, папина сестра, она работала врачом в Разливе (Сестрорецке), близко от Ленинграда. У нее случился инсульт. В нашей семье к напряженности в стране добавилась внутренняя напряженность. Я думаю, что именно из-за этой внутренней напряженности меня решили отправить в эвакуацию со школой. Отправили меня не с моей школой, а со школой, где работала наша родственница. Она была учителем, брала с собой своего сына и меня заодно. Мы эвакуировались в деревню около Большой Вишеры. Со мной были зимние вещи, большущий мешок с вещами. Имелась в виду долгая эвакуация из Ленинграда. Однако эвакуация школ была крайне неудачной, уезжали фактически навстречу армии немцев. Я слышала потом, что тот план эвакуации, по которому эвакуировали школы, был разработан для финской войны. Из нашей деревни вскоре надо было уже не просто уезжать, а убегать. За мной приехала моя тетя, своим ходом мы добирались обратно до Ленинграда, помню, где-то плыли на лодке. Почти сразу, когда мы с тетей приехали обратно в город, началась блокада, и мы с мамой не успели эвакуироваться. Так мы остались в блокаде.

Папа был мобилизован. Всю войну он был военным врачом в госпитале в Ленинграде, заведовал терапевтическим отделением. Маму не мобилизовали. Но она работала в Кировском районе, а наступление немцев шло со стороны как раз этого района, и туда стало страшно ездить. По ее просьбе ее перевели на работу в туберкулезный институт. В туберкулезном институте обычно заведовали отделениями как минимум кандидаты наук. Мама была практикующим врачом, у нее не было ученой степени. Но поскольку была война, многие уехали на фронт, ее взяли заведовать отделением, и она всю войну заведовала отделением в туберкулезном институте. Он находился в центре города около нашего дома. Вскоре в городе перестал ходить транспорт, так что ездить далеко на работу было бы просто невозможно.