Отложив книгу (книга стихотворений Виктора Сосноры, ей нравился этот поэт, она знала не так много его стихов и боялась, что, если узнает больше и найдет повторы, разочаруется в нем, засомневается, сомнение – цемент ее жизни, поэзии жизни), она открывает заметки в телефоне и пытается что-то записать, но что-то…

НЕ ПИШЕТСЯ.

Она опять вспоминает – сто писят, потом четыреста писят. Как хорошо, когда день проходит и есть что вспомнить.

Раздвижные двери вагона разлетаются в стороны, кто-то невидимый заходит. Только потом она видит, что это мужчина на колесах. Точно он, также загребает руками, как веслами, правда, сменил верх, теперь на нем футболка защитного цвета. В руках гитара.

Мужчина на колесах с гитарой: Добрый вечер всем присутствующим. Позвольте вам от чистого сердца подарить песню, которую я посвящаю всем своим друзьям, живущим и ушедшим на тот свет.

Он смотрит секунду на потолок электрички. И начинается гитарный бой.

Она ничего не имеет против песен, почему нет, тем более если идет речь о песнях, посвященных друзьям. Но сейчас песня мужчины на колесах была лишней, она перестала слышать отца и сына, хотя отец заснул, прислонившись к стеклу (его лоб все время ищет опоры, а сын играет в телефонную игру, кажется в «фермера».

Мужчина на колесах с гитарой поет (мотив песни напоминает блатной, но последовательность аккордов кажется измененной, все это напоминает стилизацию, игру в блатную романтику):

Теперь – тебе: там, в мастерской, маски,
тайник и гипс и в светлячках воздух…
Ты Галатею целовал, мальчик,
ты, девочка, произнесла вот что:
«У нас любовь, а у него маски,
мы живы жизнью, он лишь труд терпит,
другую девушку – он метр, мастер, –
ему нетрудно, он еще слепит!»
Так лепетала ты, а ты слышал,
ты пил со мной и ел мои сласти,
я обучал тебя всему свыше, –
мой мальчик, обучи ее страсти!
Мой ученик, теперь твоя тема,
точнее, тело. Под ее тогой
я знаю каждый капилляр тела,
ведь я – творец, а ты – лишь ты. Только
в твоей толпе. Теперь – твоя веха.
И молотками весь мой труд, трепет,
и – молотками мой итог века!
«Ему нетрудно, он еще слепит!»
Теперь – толпе. Я не скажу «стойте».
Душа моя проста, как знак смерти.
Да, мне нетрудно, я слеплю столько…
Скульптуры – что там! – будет миф мести.
И тем страшнее, что всему миру
вы просчитались так, и пусть пьесу
вы рассчитали молотком, – минус,
мир – арифметика, и плюс – плебсу.
Теперь убейте. Это так просто.
Я только тих, я только в труд – слепо.
И если бог меня лепил в прошлом –
Ему нетрудно, Он еще слепит!

Она слушает песню мужчины на колесах и допускает страшное: она могла бы в него влюбиться, ей даже хочется взять его на руки и покачать в такт играемой им песни. Она обезоружена охватившим ее чувством, в такие минуты можно сойти с подножки поезда на ходу и упасть в пропасть и остаться в целости и сохранности, потому что там, где-то там ее будет ждать великое спасение.

Она очень устала за этот день. Теперь она это понимает. Она бросает в шапку мужчины на колесах тысячную купюру. Он смотрит на нее, она на него, и ничего не происходит большего, кроме благодарности за песню, кроме жалости ко всему, освободиться от нее в этом контексте она не может.

Мужчина на колесах. Спасибо. А это вы мне считали?

Она. Нет, моя сестра. Мы близнецы.

Мужчина на колесах. Я тоже близнец. Нам со скорпионами нельзя. (Опустив голову в район причинного места, шепотом.) У меня там все работает. Если бы не работало, я бы себе пулю еще там пустил.

Она кивает, давая понять ему, что все поняла. Потом она засыпает, не заметив момент входа в сон (его почти всегда не замечаешь).