Мужчина на колесах. Покорно вас благодарю.

Она останавливает поиск, смотрит на него. Теперь он был на расстоянии вытянутой руки. Загорелый, выжженный на солнце. Коричневые ресницы. Желтоватые зубы. Щетина, шрам над бровью. Комар, севший на лоб.

Она. У вас комар.

Мужчина на колесах. Пусть пьет мою кровь, мне не жалко.

Она находит зажигалку, прикуривает мужчине и ждет, когда мужчина на колесах уедет, ей хватает этого вглядывания, концентрат мужественности в ее голове разбавляется трагедией на расстоянии вытянутой руки.

Но мужчина на колесах продолжает разговор.

Мужчина на колесах. Я могу вас попросить…

Она. Да…

Мужчина на колесах. Я сейчас буду подтягиваться…

Она. Хорошо… (Она не знает, что еще сказать.)

Мужчина на колесах. Вы можете считать? А то я сбиваюсь. У меня три подхода, и потом я пойду… в баню.

Он смеется, она видит, что некоторые зубы у него отсутствуют, но это не уродует его облик.

Она. Хорошо.

Мужчина на колесах. Покорно благодарю.

Мужчина на колесах отъезжает от нее и движется по направлению к турнику, который приварен к той же кирпичной стене. Она думала, что это газовая или какая-то другая труба. Турник был сделан специально для него, не может быть, что это случайность.

Мужчина на колесах тянется и виснет на турнике. Доска ждет его возвращения.

Мужчина на колесах (кричит, так как между ними расстояние). Ну, поехали!

Он подтягивается. Она смотрит. В последнее время у нее развилась дальнозоркость. Списывала на последствия ковида, зрение не проверяла. Она видела силуэт мужчины – то поднимающийся, то опускающийся. Она не думала о его остервенелом упорстве и желании жить, она смотрела на расплывающийся контур его плечевого пояса и считала.

Мужчина опускается на колеса, тяжело дыша.

Мужчина на колесах (кричит). Сколько?

Она (кричит). Пятнадцать!

Ее голос кажется ей визгливым.

Мужчина на колесах. Можно еще два подхода?

Она. Да, да, конечно.

Она докуривает первый стик и сразу начинает второй. Она смотрит на расплывающегося мужчину, старалась считать, но внутри нее крутится что-то необратимое, как будто открыли ту самую балконную дверь и тюлевая занавеска вырвалась, сорвалась с карниза и улетела в небо.

Мужчина на колесах. Сколько?

Она. Семнадцать.

(Она не считала и сказала наугад.)

Мужчина на колесах. Спасибо! Я дальше сам…

Мужчина на колесах делает третий, заключительный подход, делает в «отказ», она не считает, она думает, куда улетела тюлевая занавеска. Ей кажется, что она летит так по неопознанному маршруту вот уже двадцать лет. Мужчина на колесах едет, как и планировал заранее, в баню. Она начинает думать, как он один справится с душем и есть ли в бане душ (она ни разу не была в городских банях). Он справится. Она уверена. Открыв заметки в телефоне, она пытается написать обрывок какого-то будущего текста:

Тут она останавливается, не успев побежать. Она сможет повторить тот прежний маршрут, но сейчас ей хочется отмыться. Нет, она не пойдет в городские бани, она примет душ в своей московской квартире, ночевка в Талдоме отменилась, а ей так был нужен этот пустой день на принятие, на обживание себя в этом пространстве. Она честно ждала, что город выплюнет ее, стоит ей только ступить на его землю. Ее обманули, попытка засчитана, но она все еще здесь.