И бояться, и смущаться ей было некого.

Девочки испарились, остались стоять как вкопанные лишь две, и госпожа Джонсон, не столько видя, сколько зная, что кто-то остался, потому что так бывало всегда, сделала страшное лицо. Лэнгли посмотрел на меня, я вспомнила, что стою босая на холодном полу, в ночной рубашке и халате, и покраснела так, что оставалось только радоваться, что холл не настолько хорошо освещен.

Лэнгли подошел к лестнице. На то, что мы были полураздеты, он не обратил никакого внимания, или же был отменно воспитан. Зачем-то он подергал лестницу, потом повернулся к нам.

– А где остальные преподаватели? – удивленно спросил он.

– Спят, клуши, – злорадно закряхтела госпожа Джонсон. – В былое время здесь ставили на горох не то что барышень, но и монахинь, и дисциплина была, как положено в заведении, угодном воле Сущих, а нынче вы с ними наплачетесь, юноша.

– Госпожа Джонсон… имеет в виду, что… преподаватели сильно утомляются, – я постаралась смягчить то впечатление, которое могло у Лэнгли сложиться из-за ее слов. – Некоторые засыпают с помощью концентрации, остальные… просто… в возрасте, – нашла я подходящее, как мне показалось, объяснение, и Лэнгли кивнул.

– Хорошо, госпожа Гэйн. – И слава Сущим, что он не взглянул на меня в этот момент. – Фил, я сейчас попытаюсь укрепить стулья так, чтобы вы могли встать. Вам нужно продержаться еще немного.

Фил что-то пробормотал, я не расслышала, и дернул ногой. На голову Лэнгли пролилась струйка воды.

– Оно все равно будет течь, – напророчил Фил. – Больше я сюда не полезу, с вашего позволения…

Лэнгли легко взял один стул и примерился. Мне было непонятно, как Фил умудрился соорудить всю конструкцию так, чтобы достать до прорехи, и Лэнгли недоумевал тоже. Единственный вариант, который пришел мне в голову, – что Фил перевернул стул кверху ножками и поставил на него таким же образом второй стул, затем забрался, встал на ножки, залез в прореху, а затем или толкнул стулья, или все это просто не выдержало.

Лэнгли, словно прочитав мои мысли, но скорее просто прикинув нужную высоту, поставил все в точности так, как я и думала. Потом он слез с лестницы, пошевелил ее. Стулья пошатнулись, но удержались.

– Ты можешь попробовать слезть, Фил, – надтреснуто произнесла я, сознавая, что будет, если он сорвется. – Только тебе придется очень осторожно щупать ножки, иначе ты свалишься.

Госпожа Джонсон успела достать из бездонного кармана халата трубку, раскурила ее, и по холлу поплыл сладкий дымок.

– Я слишком стара для того, чтобы вы на меня смотрели так осуждающе, юноша, кто бы вы ни были, – хмыкнула она, хотя Лэнгли делал вид, что ничего не происходит. – А ты, бездельник, слезай, ночь на исходе, тебе еще все это убирать.

– Не беспокойтесь, Фил, – пообещал Лэнгли, – оно не упадет. Только постарайтесь быстро. Я буду держать.

Быстро? Я озадаченно моргнула. Фил послушался, висеть в дыре, лежа на животе, ему и в самом деле было непросто, а может быть, он решил, что двум смертям не бывать. Лэнгли поднялся по ступенькам лестницы, вцепился руками в оба стула разом – левой в нижний, правой в верхний.

– Спускайтесь.

Фил сполз ниже, нащупал ногой одну ножку, потом вторую, наискосок. Встань он иначе, и на пол полетели бы оба, и он, и Лэнгли. В более чем почтенном возрасте у Фила была хорошая координация, даже несмотря на то, что четверть часа ему пришлось провисеть под потолком, он отпустил руки и ловко оказался на нижнем стуле, умудрившись при этом не задеть Лэнгли. Тот легко спрыгнул, и Фил, отплевываясь, слез. Вид у него был смущенный.

Наверное, он рассчитывал что-то сказать в благодарность, но в этот самый миг весь его ремонт полетел Нечистому под хвост и из прорехи плеснула накопившаяся вода, окатив и самого Фила, и Лэнгли.