– Да, приходил. Сидел целый час, новости рассказывал. Мы с Василём послушали.

– Что ж вы с папой его послушали, а хлеба не попросили?

– Да вот как-то не сообразили… Точно, надо было у Бори спросить!

– Надо было, – согласилась подросток, чувствуя, как её накрывает волна злости. – У Чумака булок десять про запас лежит. Он ведь хлеб сам печёт.

Григорьевне нечего было ответить на дельное замечание дочери. Женщина крякнула, смутившись, и, недовольно поджав губы, отвернулась к телевизору.

– Калитку закрыла? – поинтересовался отец. – А то хлопать будет, ветер подымается.

– Закрыла.

– В Новый год всякая шваль по дворам шастает в поисках наживы. Больше всего краж в праздники и случается, – занервничала Шура.

– А нам-то какое дело? Калитка закрывается на щеколду хлипкую. Ни замка на ключ, ни навесного, ни крепкой задвижки. Все соседи ходят как к себе домой. Заходи не хочу, бери не хочу. Я так понимаю, никого не волнует, обворуют нас или нет.

– Если вор захочет обокрасть, то обворует. Никакие замки не спасут.

– Тогда чего переживаешь за калитку, мама?.. Если никакие замки не спасут! Можно забор на металлолом сдать и жить без него.

– Что ты несёшь?!

– Ничего, мам. Просто заметила. Кто-нибудь ещё приходил с поздравлениями?

– Приходила эта… Помнишь её?.. Я ей горшок с геранью давала.

– Бабушка с Ленина?

– Да. Герань у неё сгнила. Она ругалась, что цветок погиб, потому что руки гнилые его дали! – возмутилась Григорьевна.

– В новогодний вечер ей было не стыдно дряни хозяевам наговорить, а потом несколько часов сидеть чаи пить, – поддержал жену Василий Михайлович.

– Кошмар какой! – шокировалась Люба. – Чёрт бы побрал этих бабок!

– Это ещё что за выражения?!.. Нельзя клясть пожилых! – одернула её Александра.

– А пожилым в канун праздника приходить в чужой дом клясть хозяев и жопу по несколько часов отирать на чужих харчах можно? Зачем вы её пустили и за стол посадили?

– А что, выгнать надо было?

– Взашей!

– Преклонный возраст выгнать?! Бог накажет! Да и как потом людям в глаза смотреть?!

– Ха! Чумак бы выгнал! И Бог бы его не наказал. И в глаза бы Борису Ивановичу смотреть никто не перестал. Все могут, а вы – нет!

– Люба, какая муха тебя укусила?!

– Какая?.. Я с пяти вечера до одиннадцати ночи топталась по городу в поисках булки, пока вы сидели пили чаи с Чумаком и полоумной бабкой, даже не додумавшись попросить хлеба!

– Ой, ты посмотри-ка! – отмахнулась мама. – С тебя не убыло! Если б ты озаботилась хлебом вчера или сегодня с утра, проблемы бы не было. Устроила с моря погоду! Я и Василь работаем с утра до ночи, можем сегодня и дома посидеть, пока ты бегаешь. Надсадилась она! И это твоя дочерняя благодарность за наш труд?! Мы оба уже на пенсии, только ради тебя работаем!

– Так не работайте. Я вас об этом не просила.

– Ты бы, что ли, заработала и нас с отцом прокормила?.. Работалка не выросла! Какая может быть работа у безалаберной лентяйки? Никакой в доме пользы нет толком!

– А от тебя есть? – парировала дочь.

– Люба! – грозно насупив брови, проговорила Александра Григорьевна, наклонившись с окаменевшим лицом. – Заболталась, подруга! Где язык распускать научилась?! Кто позволял хамить матери?! Щас быстро помело поганое покороче завяжу, да надолго! Посмотри-ка! Рот раззявила! Ремнём быстро горб перепоясаю! Не заставляй грех брать на душу в святой праздник!

– Замолчите обе! – рявкнул отец. – Ельцин говорит. Люба, подойди и сделай погромче!.. Ну вот, всё прослушали!

Никто за перепалкой не заметил, как президент начал поздравлять россиян. Люба замолчала и невидящими глазами посмотрела на экран. Ей было всё равно, что говорил лидер её страны. Куранты пробили полночь. За окнами послышался треск фейерверков и петард. Начался «Голубой огонёк»: жизнерадостные румяные лица артистов лучились благодатью. Мама вышла и зашла вновь в зал.