– Называй меня просто по имени, – предложила она Элли при встрече.
Возраст Белинды не поддавался вычислению: полностью седые волосы подстрижены и уложены по-молодежному, зеленые глаза залихватски поблескивали, а по лестницам скромного двухэтажного дома тетка носилась, перепрыгивая через ступени. С собой она привезла несколько брючных костюмов «возмутительных» цветов и взяла за правило переодеваться к ужину. Элли только хихикала, когда ловила взгляды, обращенные на тетку отца – мать явно считала все это неподобающим ее возрасту, но помалкивала.
За первым же совместным обедом родители снова подняли вопрос о продолжении обучения. Тетушка Белинда этим живо заинтересовалась и принялась пространно рассказывать о школе, в которой училась сама. Пансион в старинном стиле, объединяющий старшую школу и колледж. Когда она вскользь упомянула, что может разом оплатить Элли все пять лет обучения из средств попечительского совета, который возглавляла, родители уже не рассматривали других вариантов.
Элли, по правде говоря, было не принципиально, где учиться. Но она отметила, как ловко Белинда закрутила разговор, не настаивая, а лишь подбросив идею. И теперь иронично посматривала на суетящихся родителей, как будто они делали все по ее плану. Документы Элли отослали в течение пары дней, и ответ пришел на удивление быстро. Причем не на электронную почту, а в конверте из плотного желтоватого картона с причудливым гербом и странными марками.
Теперь Элли почти не расставалась с ним и постоянно перечитывала, пытаясь осознать: куда она отправляется учиться? Тетушка Белинда охотно рассказывала о школе: по ее словам выходило, что это потрясающее место, но никакой конкретики в рассказе не прозвучало. На сайте школы почти не оказалось информации, только несколько фотографий парка, библиотеки и пары других помещений. Текст в сети почти полностью повторял полученное ею письмо, но еще упоминалось, что комнаты общежитий рассчитаны на двух студентов. Элли была заинтригована и немного побаивалась. Не сложностей в учебе – учиться ей нравилось. За все годы начальной и средней школы у нее практически не было отметок «хорошо», сплошные «отлично». Элли порадовалась, окончив школу, ибо ее там не особенно любили: за молчаливость, за нежелание общаться из вежливости, за чтение книг и учебников просто для удовольствия. На вечеринку в пижамах Элли была бы готова пойти – пара одноклассниц была ей симпатична, – но это уже запретила мать.
В школе ее не третировали, но постоянно придумывали какие-то прозвища, высмеивая за интерес ко всему сказочному и магическому вроде переселения душ, пришельцев и выхода в астрал, а также из-за фамилии О’Ши, называя «ребенком с холмов». Дело было даже не в словах – обижаться на подобное Элли не пришло бы в голову, – а во взглядах и интонации.
«Ты не наша, – говорили ей иносказательно, взглядами, интонациями и вечным пренебрежением. – Не нашего племени. Иная. Чужачка».
Но почти случайно эти насмешки подтолкнули Элли к миру волшебных историй и изучению старинных легенд, сказок и мифов.
Время, отпущенное на сборы, летело, и наконец наступил последний день дома. Путь ожидался неблизкий и в какую-то глухомань, где, судя по карте, ничего, кроме болот, быть не могло. Тетушка тоже как-то быстро засобиралась в путь. Она только пообещала проводить Элли.
Вечером перед самым отъездом Элли зашла на кухню. Мать суетилась у плиты, готовя ужин, суматошно хватая то один предмет, то другой, словно пытаясь заглушить тревогу. Элли так и не привыкла к вечерним трапезам семьи, которые напоминали скорее поминки. Самая простая пища, которая съедалась за общим столом в тишине без удовольствия просто потому, что надо. Тоскливый круговорот тарелок, вилок, чашек и ножей, который пачкали едой и отмывали только для того, чтобы на следующий день снова вымазать чем-нибудь невкусным. Элли часто размышляла, что вся жизнь ее родителей, да и многих соседей, – бессмысленный и бесконечный бег. Самой ей так жить совершенно не хотелось, изнутри моментально поднимался не находящий выхода бунт, когтистый неприрученный зверь.